Грэхэм Мастертон - Дьяволы дня 'Д'

Мадлен натянула через голову серый рубчатый свитер. В спальне было так холодно, что сквозь толстую шотландскую шерсть я мог разглядеть контуры ее сосков.

– Я не знаю, – сказала она. – У меня такое чувство, что он возбужден , как будто он весь выкладывается, чтобы присоединиться к своим братьям. Вся эта похвальба о том, что дьяволы делали в прошлом. И эта фигура, вся она, со всеми этими головоногими, змеями, тварями. Все это выглядит как что-то вроде ужасного позерства.

Я причесался и, приложив все свои усилия, побрился тупым лезвием и без мыла. Под моими глазами были темные отпечатки усталости: выглядел я так же свежо, как открытая неделю назад банка рыбных консервов. По сути дела, я был настолько измотан, что вряд ли мог и далее чувствовать страх. Собравшись, мы на цыпочках вышли из двери на площадку и спустились вниз, сквозь темноту поскрипывавшего дома. Вокруг не было ни души, поэтому я оставил на столике три фунта, и мы позволили себе покинуть дом и выйти на морозный воздух раннего утра.

Когда мы выехали из Брайтона, над холмами Сассекса как раз поднялось солнце. По одну сторону от нас в туманную даль уходили холодные холмы: до Чанктонберийского Кольца – на запад, и до Дичлинг Бикон – на восток. В графстве Сассекс в это время зимнего утра каким-то странным образом ощущалась вся его предыстория: почему-то появлялась сверхъестественная восприимчивость к тем воспоминаниям, которые оставили после себя на этих склонах древние британцы, римские легионы, предчувствовали, что на той стороне курившейся равнины сассекского Уильда в гуще лесов можно было бы увидеть мерцающие костры англосаксонских рудоискателей. Мы повернули на север, по направлению к Лондону. Рядом со мной, сжавшись в своем пальто, пыталась задремать Мадлен.

Мы ехали по белым от снега дорогам, мимо старых коттеджей и пивных, заправочных станций и придорожных магазинов, выставлявших перед собой для рекламы домашнюю стряпню и крупную красную картошку. В багажнике машины, за нашими спинами, медносвинцовый ящик был тих, как гробница. По правую от нас руку поднималось солнце; я выскочил на магистраль, и оно замелькало за тощими деревьями. Еще через час мы достигли пригородов Лондона. К полудню, возможно, мы узнаем, собирался ли Элмек выполнить условия сделки или нет. Я думал о пословице, говорившей: «ужинаешь с дьяволами – имей длинную ложку», – и она не очень-то меня вдохновляла.

Когда мы оставили позади поля и сельские пейзажи и попали на тесные, невзрачные улицы Кройдона и Стретхэма, небо сделалось зловеще темным, и мне пришлось включить фары. По мокрым тротуарам спешили покупатели и прохожие с поднятыми воротниками пальто, защищавшими их от холода; несколько первых снежинок опустились на лобовое стекло. Дороги были забиты теснившимся транспортом, и после часа медленного продвижения между красными двухэтажным автобусами и блестящими черными такси я пересек Темзу по мосту Челси и направился к Кромвель Роуд. Падал густой снег, но тут же таял, едва прикоснувшись к оживленной дороге или тротуару. Я миновал площадь Слоан, с ее фонтанами и грязными голубями; повернул налево, к Найтбриджу, и затем в плотном транспортном потоке протрясся мимо Харродс и Музея Виктории и Альберта. Сегодня своею мрачностью Лондон напоминал времена Диккенса, и когда мы проезжали мимо Музея естественной истории, с витыми колоннами и расположенными в строгом порядке, безжизненными деревьями его парка, я почувствовал, будто бы появление средневекового дьявола в столице было частью темного и зловещего заговора той эпохи. Лишь только усталость и страх напоминали мне, что запертое в сундуке было ужасной реальностью и что это декабрьское утро в Лондоне омрачалось жестоким ужасом самых древних врагов рода человеческого. Я закурил сигарету и закашлялся.

Наконец мы прибыли к Хантингтон Плейс, восемнадцать. Это был дом позднего викторианского стиля, из мрачных желто-серых кирпичей, располагавшийся в унылом уголке между Кромвель Роуд и Хай Стрит Кенсингтон, разделенном на квартиры, бумажные конторы и древние конюшни. Я въехал на обочину и толкнул локтем Мадлен. Девушка заморгала и потянулась.

– Мы уже здесь? Я еще так хорошо никогда не спала, – сказала она.

На ограде с острыми наконечниками не было никакого знака, показывающего, что дом все еще принадлежал Министерству Обороны. Я неохотно вылез из машины и поднялся к парадной двери, чтобы узнать, не было ли каких-нибудь надписей, по которым это можно было определить, между двумя рядами дверных звонков. Но там не было ничего, даже имени владельца. Сама дверь была заперта, и, судя по состоянию ее серой краски, покрытой трещинками, можно было подумать, что ее не обновляли лет двадцать. Я попытался что-нибудь разглядеть сквозь опутанное паутиной окно, но внутри дома было совершенно темно.