Роберт Блох - Расписка на голубой квитанции

Эктор Вейн торопливо шел к ломбарду, его плащ тоскливо трепался на ветру. Маршрут был знакомый: Вейн много раз ходил по нему с одной и той же целью. Поначалу его приношения были значительны – кольца, наручные часы, трость с золотым наконечником, серебряные подсвечники. Потом постепенно носить стало нечего. Кроме его собственных картин. Но картины Вейн не хотел закладывать. Особенно портреты. Он никогда не дойдет до этого.

Но именно этим и кончилось. Эктор Вейн нес под своим ветхим черным плащом портрет. Мари отыскала какие-то старые газеты и веревочку, обернула и перевязала картину. Вейн сидел и целый час смотрел на пакет. Он все никак не мог собраться с силами, взять его и покинуть мансарду.

Но у несчастного художника просто не было иного выхода – целые сутки ни он, ни Мари ничего не ели. К тому же, в мансарде уже давно было холодно. Отопление было супругам не по средствам.

Вот Вейн и понес картину. Пришлось. Это был один из его ранних любимых портретов – между прочим, портрет старого друга, – и он наверняка стоит приличных денег, что бы ни говорили невежественные критики и алчные дельцы от искусства.

Вейн надеялся, что в ломбарде ему дадут за портрет десять долларов.

Старик Спенглер ничего не понимал в искусстве, но был, кажется, склонен к состраданию. Да, пожалуй, он бы дал десять долларов за картину – и Вейн принял бы их с благодарностью.

Глаза художника не замечали живописности трущоб, среди которых пролегал его путь. Вместо этого он всматривался в подвальный этаж, в пыльные витрины ломбарда Спенглера. Заваленные разным хламом витрины демонстрировали неудачи тех, кто входил сюда. Заведение Спенглера было тем местом, где собирались вещественные напоминания о человеческой скорби, свидетельства нищеты.

Эктор Вейн вздохнул, прижал к себе завернутую в газету картину и спустился по грязной лестнице. Когда он открыл дверь, жалобно и настороженно звякнул звонок.

Вейн прищурился, попав в полутьму, глазами отыскал прилавок. Темнота пахла пылью, он вдыхал ее, ожидая, когда из глубины лавки появится ее хозяин. Спенглер был старый человек, он любил подремать в пасмурный вечер. Может, он и сейчас спит…

Нет, послышался звук шагов. Из боковой двери кто-то вышел и шаркающей походкойнаправился к прилавку.

– Слушаю вас? – Голос звучал мягко, не похоже на обычное кряхтенье Спенглера.

Эктор Вейн пытался получше разглядеть незнакомца, но его лицо скрывалось в тени.

– Где Спенглер? – спросил он.

– Спенглер разорился. Я выкупил у него заведение.

Теперь Вейн увидел говорящего. Это тоже был старый человек, очень старый, даже на первый взгляд. Его волосы были цвета слоновой кости, а кожа походила на древний пергамент. По обеим сторонам головы торчали необыкновенно острые уши, что было единственной чертой, отличавшей его от остальных стариков. Глаза вызывающе блестели. Все это сильно подействовало на Вейна. Что-то во внешности старика настораживало. Если бы Вейн мог рассмотреть его пристальнее, то, наверняка, нашел бы ключ к решению исключительно сложной задачи.

Но довольно об этом. Вейн не размышлять сюда пришел. Он пришел сюда, чтобы попытаться выручить за картину деньги.

– Я бы хотел заложить картину, – сказал художник. – Вот эту.

Голос его предательски дрогнул, и, чтобы скрыть смущение, Вейн торопливо и неловко принялся сдирать газетную обертку с портрета.

Руки его немного дрожали, когда он поднес картину к прилавку.

– Может быть, стоит включить свет… – пробормотал Вейн.

Старик покачал головой.

– Мне свет не нужен, – сказал он и уставился на портрет с какой-то загадочной улыбкой.

– Вы талантливы, – мягко сказал старик. – Может быть, даже гениальны.

Вейн улыбнулся. Как всякий художник, он не был равнодушен к похвалам и уже думал о том, что скоро десять долларов окажутся у него в кармане.

– Что вы дадите мне за картину? – спросил он.

– Ничего, – неожиданно ответил старик.

Вейн не поверил своим ушам и поэтому переспросил:

– Ничего?

Старик пожал плечами.

– Я не могу заплатить вам столько, сколько она стоит, – пробормотал он. – Кроме того, картины меня не интересуют. Я занимаюсь другими вещами.

– Но это единственное, что я могу заложить, – умоляющим голосом сказал Вейн.

– Я в этом не уверен. Положите сюда картину. Подойдите ближе ко мне. Я хочу получше рассмотреть вас.