Александр Варго - Кукла

В тот момент, когда Вадим Стуков сделал свой последний шаг из окна, на расстоянии тысячи километров от этого места, в забытом богом городке поселкового типа, в психиатрической больнице посреди ночи проснулся Никто. Точнее, подскочил на месте, глядя в окно и комкая простыню. Ему приснился Резо. Он сидел на его койке, с торчащей ложкой в свой бычьей шее и что-то пытался сказать.

Как он и предполагал, все стрелки сошлись на бедном Варфоломее. И напрасно тот бился в истерике, пытаясь доказать, что даже не притрагивался к Резо, с таким же успехом он мог бы втолковывать что-либо чугунной батарее, об которую Никто точил свою ложку. Его обкололи слоновьими дозами какой-то дряни, измордовали до кровавого фарша, спеленали в кокон и отволокли в блок «Д», специальный блок для особо буйных, расположенный на заднем дворе. Истории об этом блоке рассказывались пониженным тоном, и, судя по сведениям, возвратиться оттуда живым было равносильно тому, чтобы остаться невредимым при игре в русскую рулетку с полным барабаном.

Сегодня полнолуние. Луна глядела на него чуть насмешливо, набухше-оранжевого цвета, как спелый апельсин. Медленно, стараясь не нарушить сон других обитателей палаты, Никто подошел к окну. Пожилого мужчину трясло, он беззвучно плакал. Плакал, наверное, впервые за двадцать лет, последний раз слезы в его глазах стояли в ту дождливую ночь, когда он в неистовстве рубил дрова в сарае. Мучительно заныли застарелые шрамы, особенно ступня с отсутствующими пальцами.

Память. Тончайшая нить, прервавшаяся двадцать лет назад, восстановилась сегодня ночью. Это было похоже на плотную завесу, которая разорвалась, выпуская его память на волю. Он вспомнил все. В особенности события того дня, вплоть до самой секунды. Правда, он до сих пор не знал, почему решил убежать отсюда, и когда именно ему в голову пришла идея точить ложку, он лишь слышал собственный внутренний голос, который уверял его, что он все делал правильно. Но сейчас все встало на свои места.

Прошлое вернулось к нему наподобие шквального урагана, и он был ошеломлен, раздавлен, испуган и разъярен одновременно. Все подробности той ночи, яркие, четкие, трепещущие, проносились перед его глазами заново. Как? Как он мог забыть? ЗАБЫТЬ ТАКОЕ?!

Его семья. Жена, дети… Инга. Горячий Ключ. Лес. Четверо подонков, надругавшиеся над Ингой.

«Трое, Никто. Уже трое, – сладко промурлыкал в сознании детский голосок, и старик вздрогнул. – Первый – это аванс, мы уже с ним поиграли. Теперь все в твоих руках. Ты хочешь поиграть? Поторопись, нас ждет интересная игра…»

– Но как? – прошептал он, настолько пораженный звуком этого приторного голоса, что даже не обратил внимания, как сам заговорил. Звук собственного голоса показался ему настолько необычным, что немного напугал его, хотя отчасти это было самообманом, – где-то в глубине души он знал, что не является глухонемым, но зачем давать санитарам лишний повод для повышенного внимания к своей персоне? Пускай считают тебя жалким и убогим, к таким обычно относятся несерьезно.

«Просто смотри…» – продолжал голос, и Никто смотрел. Луна внезапно стала быстро менять очертания, превратившись в объемную картину, на которой отчетливо было видно тело одного из Четырех. Тело было мертвым, мертвее некуда, и выглядело куда хуже, чем многие из тех, кого хоронили здесь, за оградой.

Затем тело исчезло, и он увидел Ингу. Она была без платка, ее уродливое, но доброе лицо улыбалось. Слезы вновь закапали из глаз старика, но это были слезы облегчения, и он ловил их языком. Как бы то ни было, в свое время Она наказала его и Ингу. Теперь Она накажет ИХ. А он сделает все возможное, чтобы месть была вкусной.

«Поторопись, нас ждет интересная игра…»

Никто улегся обратно в кровать. Одного дня для сборов хватит, а завтра ночью он уйдет. Он верил в это. И никакие ложки ему не нужны. Мысль о том, что у него появился шанс вновь встретиться с двуногими зверьми, которые изнасиловали его дочь, грела его сердце. Он уснул быстро и спал крепко до самого утра, как ребенок.

Возле городского Управления внутренних дел города Горячий Ключ остановился новенький «Пежо». В машине сидел крепко сбитый мужчина лет тридцати пяти – сорока с короткой стрижкой, в которой явственно пробивалась седина. Его левая рука полностью покрыта тюремной татуировкой. Второй была худенькая девочка с рыжими волосами и серьезным личиком.