Адам Нэвилл - Ритуал

Он снова для себя что-то значил. Наблюдать за приближением собственного конца, испытывая постоянный страх, было невыносимо. У него были руки и ноги, которыми он мог двигать. Чувства, благодаря которым он переживал чудо своего существования, каждый его миг. Он тихо рассмеялся сквозь слезы.

Эта троица думала, что сможет отнять у него жизнь. Люк вспомнил про ружье и кинжалы. Это же подростки. Дети. Наверное, их даже не посадят, в силу возраста. Сможет ли он причинить им вред, если дело дойдет до этого? Внезапный укол совести вызвал у него стон. Но для совести было не то время и не то место.

Люк встал, подошел к окну и посмотрел на перевернутый крест, упавший на траву.

Просто это был мир, в котором одни превалировали над другими. Бескомпромиссная эра. Чужие настойчивые желания разъедали его и подавляли, так было всегда. По воле тех, кто мучил его всю жизнь, он пришел за расплатой сюда, в мир, созданный ущербными для ущербных, в великую эпоху патологии. Он поклялся себе, что если переживет это утро, всю жизнь посвятит борьбе.

Больше он не будет ни на кого полагаться. В этом мире каждый за себя. Не он сделал его таким. Он сопротивлялся, но устал быть жертвой.

– Жертва, – прошептал Люк. – Жертва.

Произнести его было все равно, что лизнуть батарею. Он стал жертвой самого себя. И с него довольно. Он умрет здесь, если не уничтожит их всех. Теперь он жил настоящим и знал, что это значит.

«Смогу ли я убить? – спросил он себя, и внутри все перевернулось. – Узнаю ли я себя после этого?» Это не фильм ужасов. Ему действительно придется вонзить нож в человеческую плоть.

Люка затрясло. Может, он должен просто бежать и прятаться, бежать и прятаться, и надеяться?

Нет. Они бросятся за ним в погоню.

Люк посмотрел на потолок. Он должен посыпать солью обиталище этих тварей. Ему придется отправиться в красное, жаркое, безумное место внутри себя. Место, где он обитал, когда напал на пассажира в метро, когда сбил бедного Дома с ног. Ему нужно найти место внутри себя, где можно бить, крушить, ломать. Показывать средний палец водителям, не притормаживающим перед пешеходами на перекрестках. До зубного скрежета ненавидеть социопатов, с которыми приходится работать. Жалкая ярость, уничтожившая его имущество и мебель, обернувшаяся против хамства и грубости в общественных местах, всегда кипела внутри, готовая вырваться наружу. Надо нажать на газ. Прямо сейчас. От этого зависит его жизнь. И он должен оставаться внутри этого жаркого красного обиталища инстинктов и ярости, пока либо он, либо они не будут мертвы.

Это немыслимо, но другого выбора нет.

Но этого не произойдет. Он не представлял, как можно поменяться с ними местами. Внезапно стать жестоким и непреклонным.

Люк закрыл глаза. Представил их жуткие накрашенные лица. Торжествующие, умышленно идиотские улыбки этих сильных, целеустремленны, жестоких людей. Они были недоступны его пониманию. Но почему они должны жить, а он нет? Почему?

Они заслуживали смерти. Он хотел, чтобы они умерли. Хотел, чтобы их молодая, но уже отравленная кровь пролилась, и эта мерзкая часть мира была стерта с лица земли. Кровь и почва. Да, они были правы. Рагнарок наступал быстро, но не так, как они того ожидали. Они получат свою кровь и почву.

Люк прикрыл наготу маленьким грязным платьем. Оно пахло ржавчиной. Потом надел венок, как того хотела старуха.

Но если он их одолеет… Он вспомнил страшный лес и то, что бродило в нем. Люк содрогнулся и закрыл глаза.

Подкрался к двери. Все по порядку.

– Все по порядку, мой друг, – сказал другой, внутренний голос.

Дверь была не заперта. Открывая ее, Люк ожидал, что кто-нибудь с накрашенным лицом ворвется, ухмыляясь, в комнату. Или, по крайней мере, будет ждать в тени коридора. Но там никого не было.

Осторожно ступая, он вышел в темноту дома. Стал закрывать за собой дверь, но старые петли заскрипели, и пришлось оставить ее приоткрытой.

Прислушался. Где-то что-то капало, монотонно и еле слышно. С крыши донесся далекий скрип, под грязными ногами застонала деревянная половица. Старый дом постоянно находился в движении. Его остов нес на себе всю тяжесть лет.

В конце узкого прохода была маленькая дверь на чердак. Слева от него, в другом конце коридора, находилась лестница, по которой его таскали туда-сюда уже два дня. Между ним и лестницей, ведущей на первый этаж, была еще одна деревянная дверь. Он вспомнил ночные шаги: в той комнате спали двое.