Наталья Иртенина - Волчий гон

Гъюрга душил гнев. Бесовы дети лишь по видимости еще кланялись светлым, принося им скудные жертвы. В Перунов день не заколоть быка, чтоб умилостивить Хозяина громов, – сродни поруганию земли и небес. Но им то и нужно. Темные ревнивы и враждебны к своим же светлым оборотным сторонам. Без осквернения светлых людям не подобраться к подземной мудрости и силе темных. Не от того ли ночью, перед рассветом, затеяли обряд вершить? В мир мертвых дорога лежит через владения нечистых упырей, через порчу живого...

– Забурли, моря кипучие, засверкай, мечи громовые, всполыми, огни ярые! Се творится слава преогромная Перуну могучему...

Поднялся ветер. Север начал глухо рокотать и полыхать зарницами молний. Бесовы дети, радуясь и смеясь, еще громче грянули хвалу Перуну. Боги живых ослабели настолько, что повинуются каждому их слову, с отвращением думал Гъюрг. Отделившись от славословящих, он незаметно, в обход, пробрался к кумирам, затаился в тени позади высоких чуров. Жрецы отвлеклись от жертвы и кланялись надвигающейся грозе, бормоча свои нечистые требы. На богов-кумиров никто не смотрел. Гъюрг узнал Перуна по молнии, прорисованной внизу хмурого лица бога. Светлое капище. Наверняка где-то должно быть и темное, с чурами, на которых прорезаны затылки богов, смотрящих в мертвый мир. Тайные святилища, куда дорога открыта только посвященным...

Гъюрг достал из сапога нож, взмахом разрезал жилы на запястье. Кровь мгновенно набухла в ране. Он приложил разрез к губам Перуна. Бог должен пить кровь, чтобы возродить свои силы. Пусть Перун, Хозяин неба, вернет себе толику прежней мощи и разгневается как следует на упыриных прихвостней.

Измазав кумир кровью, Гъюрг, согнувшись, подобрался к чурбану с жертвой и бадьей-братчиной. Отодвинул крышку, привстал, развязал штаны. Тугая струя ударила в борщ, потом полила все остальное. Оскверненная жертва разгневает бога еще сильнее. Но большую часть ее разделят между собой бесовы дети. Пусть узнают, что Перун не принял их нечистых подношений.

За сверканием молний его никто не видел, сильный ветер прибивал костры низко к земле, задувал. Закончив, Гъюрг не спеша отодвинулся в сторону, за круг богов. И вдруг кто-то окликнул его:

– Эй! Ты что тут делаешь? А ну стой!..

Чья-то рука вцепилась ему в плечо и попыталась развернуть. Гъюрг небрежно сбросил руку, повернулся сам и с размаху всадил кулак в физиономию парня. Тот улетел далеко в кусты и притих. Но Гъюрга заметили. Двое или трое двинулись в его сторону, крича. Громыханье молнии заглушило их голоса. Гъюрг по-волчьи прыгнул к лесу и привычно запетлял между деревьями. Погони не было.

Стремительно упавший ливень вымочил его до нитки. Но не грозой он был растревожен. Нахлынувшая смертная тоска уже не имела отношения ни к богам, ни к людям.

Пора было уходить, вот что болело в нем. Вот что безостановочно гнало вперед. Желание вдосталь насытиться усталостью тела, которую он не испытывал уже долго, очень долго, ощутить пряный запах пота, слышать бег разгоряченной крови, быстрый трепет сильного сердца. С тех пор как он стал неприкаянным странником по миру, нечасто удавалось испытать вновь это удовольствие. Нечасто, потому что мало кто из волчьего рода мог услышать его, мало кто мог сделать то, что нужно сделать. Даже оба лика Перуна, и дневной, и ночной, не могли помочь ему.

Охота не завершится, пока не преткнется волчья кровь...

Лес кончился. Прямо за ним начался город. Небо, закрытое тучами, матово светлело. По инерции пробежав еще немного, Граев споткнулся и чуть не свалился на дорогу, когда ему без предупреждения вернули собственное тело.

Он был зол и обескуражен. Все это время он пробыл немым свидетелем, выброшенным куда-то на задворки самого себя. Фантом забрал его тело, как пальто, немножко попользовался, а теперь отдал обратно. Получите и распишитесь. Претензии к сохранности имеются? Еще бы – располосовал руку, сволочь, кровь под дождем не останавливается. Граев выругался. Он был мокрый, грязный, голодный, истекал кровью и к тому же шлепал по водяным потокам на асфальте в одних носках. Долго вспоминал, куда делись ботинки, пока не сообразил, что, видимо, так, босиком, и сбежал от привидения.

Денег на бомбилу в мокрых, слипшихся карманах, конечно, не было. Собственно, и бомбил в пять утра под проливным водопадом тоже не было. От парка (разумеется, это был парк, а никакой не настоящий лес) до дома не меньше полутора часов ходьбы. В носках.

По дороге Граев утешался тем, что городским язычникам, колдующим по ночам в парке, досталось от волосатого анахронизма не меньше. И поделом. Нечего ерундой заниматься. Граев специалистом по религии не был. Но высшее образование кое-как все же позволяло отличить древние природные верования предков от халтурной смеси индуизма и христианства, приправленной, как горошком, именами из славянского пантеона.