Вадим Левенталь - Комната страха [сборник]

Дом цел, и цело выцарапанное гвоздем признание. Скрипучий зевок двери, и Володя поднимается по лестнице. Смрадный запах застревает в носу, темнота – в глазах. Что дом цел, ничего не значит. Лестничные пролеты крутятся вокруг Володи против часовой стрелки, бледные полосы от окон организуют их геометрию, камень холоден, краска желта. Ступень исчезает за ступенью, подниматься тяжело, приходится держаться за перила, помогать себе руками. Внизу – мешок с тьмой, Володины шаги падают в него и потусторонне стучат, будто вместе с ним по лестнице, пролетом ниже, так, чтоб не видно, поднимается кто-то другой. Страх выступает по́том на коже, под мышками становится липко, чешется спина, ладони ожесточеннее цепляются за изрезанное мальчишками еще до войны дерево, голод и тоска распирают желудок, кружится голова, костяшки пальцев ударяют в дверь, раз, два, три, тишина.

Тишина. Софья Павловна отрывает голову от подушки и пальцами цепляется за края кровати. Стук раздается снова. Она опускает ноги на пол и поправляет сбившийся платок. Ладони трясутся, трясется голова. Это за ней. Он сбежал и пришел мстить. Софья Павловна твердо решает не открывать, но снова стучат, и она встает. Буржуйка выстыла, в комнате холодно. «Темно-то, темно-то», – бормочет старуха и пугается своего сдавленного голоса, зажимает рот рукой. Стучат чаще и нетерпеливей, уже не три раза, а много раз. Нет, она не откроет, не дура. Софья Павловна даже хихикает, что она догадалась. Нет ее. Постоит и уйдет. Может, она умерла. Уйдет – надо будет пойти еще заявление написать, чтоб ее защищали. Охранника поставят. Поймают его. Она выходит в коридор. Здесь стук слышнее. Как надрывается. Коридор спиралью тянется к двери, во тьму. Держась за стену, Софья Павловна бесшумно переставляет ноги, ухом тянется вперед. Стук иногда прекращается, тогда она замирает. Снова стучат, и она идет. Хитрый, хитрый старик, не уходит. Софья Павловна тихо плюет в сторону двери три раза. Не уходит, что ты будешь делать. Она подходит к двери и касается ее рукой. Она чувствует вибрацию двери под отчаянными ударами. Смех распирает ее: вот она, здесь, с этой стороны, накося-выкуси. Она даже высовывает язык и показывает его двери. Прячет язык и прихлопывает рот варежкой: тихо, тихо. Складывается пополам и глазом прижимается к замочной скважине. Может, разглядит его. Из скважины тянет ледяной воздух, но глазу там пусто – темно, темно.

В глазах у Володи темнеет. Это ничего не значит. Она могла не получить открытку, могли вызвать на работу. Он снова стучит изо всех сил. Тяжелая дверь трясется, отдается нервным стуком лестница. Это не страшно. Страшно, если она лежит здесь, в комнате, и не может подняться, чтобы открыть ему. Володя проклинает себя за забытые ключи. А хлеб у него есть, он мог бы накормить ее. Опуская руку, он прижимается ухом к двери, но там тихо, как в гробу. Володя чувствует себя королем, который мечется по доске от слона с ладьей, любой шаг будет ошибкой. Сидеть здесь и ждать, уйти, искать ее на работе, искать в библиотеке Ефима Григорьевича, идти в жакт, стоять здесь, стучать, стучать, стучать, – всё мимо. Всё это ничего не значит, но она, может быть, уже мертва, ангел. Вот так и выглядит ад. Он продолжает стучать, хоть всё уже и понятно. Прислушивается – тихо. Дверь морозит ухо, сквозняк забирается под шинель и гладит мокрую спину. Делать нечего. Он отходит на шаг, вынимает пистолет, примеривается и медленно всаживает пулю в замок.

Грохот выстрела раскалывает тишину, и сразу за ним – глухой обваливающийся шлепок за дверью. Володя дергает за ручку: на пороге, скрючившись, лежит старуха. Вместо левого глаза у нее – каша из крови и костей. По носу и по щеке тянется к полу кровь. Володя прячет пистолет, руки дрожат. Чертова старуха, почему не открывала? Его душит ярость, хочется пнуть мерзкий труп. Рассеивается запах гари, Володя хлопает ладонью по двери, получается больно, он кривится, смотрит на старуху и ненавидит ее. Желудок сводит, Володя сгибается пополам, отвернувшись к стене, и изо рта вытекает клейкая жидкость противного желтого цвета.

Он боком протискивается в квартиру и проходит в комнату. Садится на кровать и ставит у ног мешок. Смотрит на буржуйку, будто не узнаёт, что это. Противный вкус во рту не дает покоя, Володя развязывает мешок, достает хлеб и кусает его. Смерть старухи ничего не изменила, он всё так же не знает, что со Светой, и не ясно, что делать. В задумчивости он съедает весь хлеб. Еда придает ему сил, он вдруг приходит в неясное возбуждение, вскакивает с кровати и выходит из комнаты. У двери он старается не смотреть на труп – жалко хлеба – и выходит. Дверь не закрывается, шатается на петлях и отвратительно скрипит. Володя шепотом ругается, заходит обратно в квартиру, находит кусок тряпки, сворачивает его и затыкает им щель.