Дана Посадская - Рассказы

— Разумеется. Сразу. Иначе она не смогла бы идти. Мне пришлось это сделать даже в ущерб своим интересам.

— А, от себя оторвали, верно? Ерунда, я уверен, вы скоро восполните ваши запасы!

— Не сомневайтесь. — Он вновь искривил в гадкой усмешке свои поганые губы. — Но это не к спеху. Сначала нам нужно решить вашу судьбу, почтеннейший доктор. Дорогая? — он повернулся к Элен. — Предоставляю решение этой проблемы тебе. Впрочем, одно твоё слово — и я просто сверну ему шею.

— Нет, — промолвила Элен. — Не надо. Я хочу другого. Я хочу, чтобы он испытал тот же кошмар, что и я. Пережил всё, через что он заставил меня пройти. Всё. Око за око.

Я вдруг понял и завизжал. Я погружался в трясину липкого ужаса.

— Нет, Элен, нет! — молил я, тщетно пытаясь вырваться и уползти. Эта нога давила меня, как червяка. — Элен, не надо! Только не это! Лучше убейте меня! Умоляю! Элен!

— Я тоже тебя умоляла, — сказала она безразлично. В её расширенных тёмных глазах была пустота. — Или ты уже всё позабыл?

— Элен, прости! Умоляю, Элен! Не надо! Ради всего святого!!!

— У меня больше нет ничего святого.

— Элен, сжалься!

— Я больше не знаю жалости.

Я закричал…

… Я растворился в собственном крике…

Элен, не надо!!!

… Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор. Сколько дней и ночей я горю и корчусь в аду, который сам построил для Элен.

Я сижу в её камере, в том же углу. Я так же сжимаю руками колени. Я хотел запереть изнутри железную дверь и вышвырнуть ключ в окно. Но дверь уже ни на что не годится. Он выбил её в ночь, когда приходил за Элен.

Мне это нужно. Я умираю без этого. Я знаю, что скоро уже не смогу прятаться в доме. Это сильнее меня. Я скоро не выдержу. Скоро.

Я знаю, что должен делать. Я выберусь ночью, пойду лесными окольными тропами. Я молюсь лишь о том, чтобы никто не встретился мне на пути. Только не это.

Я доберусь до местной больницы. Проникну туда. Это легко, я знаю там каждый выход. И я знаю, где это хранится. То, что я воровал для Элен, чтобы хоть как-то поддержать в ней жизнь. То одно, что было ей нужно.

Теперь это нужно мне. Только это. Только одно.

Элен, я не знал. Не знал, что это такое.

Мне это нужно. Всё моё тело воет, как свора голодных волков. Я не могу выносить эту пытку. Я должен это достать, чего бы мне это не стоило. Хотя бы немного. Иначе…

Мне это нужно. Я чувствую это повсюду. Чувствую запах, который сочится сквозь стены. Там, мимо дома, мимо моей добровольной тюрьмы, проходят случайные люди. И у каждого есть то, что мне нужно.

Мне нужна кровь.

Запах лекарства — острый и тошнотворный. Запах пыли, насквозь пропитавшей ковёр. Вокруг полумрак — пепельный, кислый, седой, старческий… Драные прорези между портьерами. Закат — воспалённые оранжевые щупальца стелятся по полу, тянутся к тёмным углам, где копится пыль, и скребутся незримые мыши.

По мягкому удушливому ворсу мы вышли из спальни — робко, стараясь не шуметь. Шелестящий шёпот за чуткой дверью:

— Доктор, она…

— Не волнуйтесь, она вне опасности. Но…

— Да-да, понимаю… конечно… спасибо…

Дверь застонала, мои тугие накрахмаленные юбки прошуршали обратно. Я ступала осторожно, точно по ковровому болоту.

Тётушка лежала тяжело и неподвижно, словно с мумия, с широко распахнутыми тусклыми глазами. Руки — заскорузлые, жёлтые, бессильные, — утопали в стёганом пуховом одеяле.

Я нагнулась нерешительно, и тени от моих развившихся волос заплясали тёмным костром по изрытой подушке.

— Тётушка…

Да, дорогая, — отозвалась она ржавым скребущим голосом. — Дорогая… девочка моя любимая…

— Тётушка, доктор сказал, что всё хорошо. Вы скоро поправитесь.

Она как будто не расслышала; неловко завозилась в постели.

— Детка… послали уже за священником?

— Тётушка, да, но зачем? Уверяю вас, доктор сказал…

— Неважно, что он сказал. — Она с усилием качнула головой. Седые вялые пряди под старомодным чепцом. — И священник мне нужен… не для того. Я должна рассказать. Ради тебя. Если я умру…

— Что вы, тётушка, это невозможно!

— Послушай. — Она сжала мои пальцы. Её щёки запали тёмными дырами. Мне вдруг захотелось её поцеловать. И я сделала это. Кожа была, словно протёртый плюш, и пахла точь-в-точь как ковёр под ногами — пылью и временем.

— Когда-то… о, боже… это было так давно…. Пятьдесят лет назад. Я была совсем молодой, восемнадцатилетней.

Мне вновь захотелось воскликнуть: «Что вы, тётушка, это невозможно!» Но я промолчала, конечно.