Энн Райс - Меррик

– Дитя мое, – вмешался Эрон, – наш орден почти ровесник Римской церкви. Он такой же древний, как те ордена, к которым принадлежат священники и сестры-монахини, заботившиеся о вас. Пожалуй, даже старше, чем большинство из них.

Но девочка продолжала смотреть на меня, ожидая объяснений.

– У нас есть свои принципы и традиции, – сказал я. – Зло, жадность, безнравственность и своекорыстие встречаются в жизни часто. А вот любовь нынче большая редкость. Мы предпочитаем относиться к людям с любовью.

И снова я испытал радость и гордость за всех нас: за нашу целеустремленность и преданность делу, за то, что вот уже более тысячи лет нерушимая Таламаска заботится об изгоях, предоставляет кров чародеям и провидцам, спасает ведьм от пламени костров и протягивает руку даже скитающимся призракам – да, не нашедшим упокоения бесплотным духам, которых другие боятся.

– Но эти маленькие сокровища – наследие твоей семьи, – поспешил я объяснить. – Они имеют для нас значение, потому что важны для тебя. И они навсегда останутся твоими.

Девочка закивала. Значит, я все правильно сказал.

– Мистер Тальбот, – рассудительным тоном произнесла она, – мое призвание – ведьмовство, и это главное мое достоинство. Но и от семейной истории меня нельзя отделить.

Личико ее на миг оживилось, и промелькнувшее на нем воодушевление доставило мне истинное удовольствие.

Но что я сделал теперь, спустя двадцать лет? Я бросился искать Меррик, а когда обнаружил, что ее старый дом в Новом Орлеане заброшен, отправился в Оук-Хейвен, где, как древний вампир из дешевого романа, принялся бродить по широким террасам особняка и потом долго смотрел в окна погруженной в темноту спальни, пока Меррик в конце концов не села в кровати и не произнесла мое имя.

Я понимал, что доставляю ей неприятности, и меня это беспокоило. Но объяснение было простым: я нуждался в ней, я скучал по ней и действовал как последний эгоист.

Всего лишь неделю тому назад я отправил ей письмо, написанное в моем городском доме на Рю-Рояль. Надо заметить, что, несмотря на перемены в судьбе, почерк мой остался прежним.

«Дорогая Меррик!

Да, за окном своей комнаты ты видела именно меня. Поверь, у меня и в мыслях не было пугать тебя, я хотел лишь умерить собственные муки, найти утешение в том, что вижу тебя и будто бы служу тебе ангелом-хранителем. Так что прости, если сможешь, что я слонялся под твоим окном едва ли не всю ночь.

Моя душа взывает к твоей с одной просьбой. В письме не могу написать, какой именно. Пожалуйста, назначь мне встречу в каком-нибудь людном месте, где ты будешь чувствовать себя в безопасности. Выбери сама и направь ответ на этот номер почтового ящика. Я не замедлю откликнуться. Меррик, прости меня. Если ты попросишь разрешения на встречу со мной у старшин или Верховного главы ордена, они его, скорее всего, не дадут. Прошу, прежде чем предпринять такой шаг, позволь поговорить с тобой хотя бы несколько минут.

Твой вечный друг в Таламаске

Дэвид Тальбот».

Я понимал, что совершаю неизмеримо дерзкий и эгоистичный поступок, и все же перед рассветом опустил конверт в железный почтовый ящик в конце подъездной аллеи.

Ее ответ, исполненный не заслуженной мною любви, содержал и множество мучительных для меня подробностей.

«Не могу дождаться встречи с тобой. Поверь, какие бы неожиданности ни сулила мне эта встреча, сквозь завесу таинственности я непременно увижу того Дэвида, которого всегда любила. Ты был мне отцом, когда я нуждалась в нем, а потом стал верным другом. И после твоей метаморфозы я видела тебя много раз, хотя ты об этом часто не подозревал.

Я знаю, что с тобой случилось и кто сейчас тебя окружает. Кафе “Лев” на Рю-Сент-Анн. Ты еще помнишь его? Много лет тому назад, еще до поездки в Центральную Америку, мы там обедали. Тебя очень тревожило наше путешествие в непроходимые джунгли, и ты категорически возражал против него. Помнишь? Кажется, я даже прибегла к колдовским чарам, чтобы уговорить тебя. Уверена, ты об этом догадывался.

Несколько вечеров подряд я буду приходить туда каждый вечер в надежде на встречу с тобой».

Она подписала свою записку точно так же, как я: «Твой вечный друг в Таламаске».

Я поставил собственные интересы выше любви и долга по отношению к ней. И испытал облегчение от сознания того, что шаг уже сделан.

В прежние времена, когда этот осиротевший ребенок, заблудившийся в бурю, эта маленькая скиталица однажды вечером пришла и постучалась в нашу дверь, подобный поступок с моей стороны показался бы немыслимым. Она сама была моим долгом.