Энн Райс - Меррик

– Дэвид Тальбот, – повторила она почти официально, и меня восхитила уверенность, прозвучавшая в тихом голосе.

Ее так и не смогли отучить от привычки ходить босиком, и маленькие ступни, утопавшие в ворсе шерстяного ковра, казались особенно соблазнительными. Я решил было, что она выросла в деревне, но, как оказалось, ошибся: ее детство прошло в одном из старых, полуразрушенных районов Нового Орлеана, где не сохранилось даже тротуаров, в обветшалых домах царило запустение, а цветущий ядовитый олеандр разросся до немыслимых размеров.

Она жила там с крестной матерью, Большой Нанэнн, ведьмой, научившей девочку всему, что знала сама. Ее мать, могущественная колдунья и провидица, известная мне тогда только по таинственному имени Холодная Сандра, влюбилась в геолога. Об отце у девочки не сохранилось даже воспоминаний. Она никогда не ходила в настоящую школу.

– Меррик Мэйфейр... – Я нежно обнял ее.

Она была высокая для своих четырнадцати лет, с красиво оформившейся грудью, отчетливо выступавшей под тонкой хлопковой тканью платья-рубашки, с рассыпавшимися по плечам мягкими сухими волосами. В любом другом месте она могла бы сойти за красавицу испанку, но только не здесь, в самой причудливой части юга страны, где история рабов и их свободных потомков включала в себя великое множество примеров смешанных союзов и внебрачных связей. Жителю Нового Орлеана достаточно было взглянуть на эту прелестную кожу цвета кофе с молоком, чтобы мгновенно распознать африканские корни ее обладательницы.

В точности этого сравнения я смог убедиться, когда добавил сливки в густой напиток из кофе с цикорием, которым меня угостили.

– Все мои родственники цветные, – сообщила девочка с ярко выраженным французским акцентом. – Те, у кого кожа побелее, отправляются жить на север. Так было всегда. Они даже не желают навестить Большую Нанэнн. Не хотят ни с кем знаться. Я тоже могла бы сойти за белую. Но как же тогда семья? Как же тогда быть со всем тем, что передается из поколения в поколение? Я бы никогда не бросила Большую Нанэнн. И пришла сюда только потому, что она сама велела мне сделать это.

В огромном кресле, обтянутом кожей цвета бычьей крови, девочка казалась совсем маленькой и в то же время удивительно соблазнительной. Две тоненькие золотые цепочки еще более усиливали это впечатление. Одна из них охватывала ее щиколотку, а другая, с украшенным бриллиантами крестиком, сверкала на шее.

– Хотите посмотреть портреты? – предложила она, показывая на коробку из-под обуви, лежавшую у нее на коленях. – В них нет никакого колдовства, можете разглядывать сколько угодно.

И она выложила на стол передо мной дагерротипы – безукоризненно четкие фотографические снимки на стекле. Каждый из них был заключен в гуттаперчевую рамку, щедро украшенную венками из цветов и виноградных кистей; многие рамки закрывались, как книжечки.

– Самые ранние относятся к тысяча восемьсот сороковым годам, – пояснила девочка. – Это все мои родственники. Фотографировал тоже член нашей семьи. Он делал прекрасные портреты и пользовался популярностью. После него остались кое-какие записи... Я знаю, где они хранятся. Страницы, исписанные красивым почерком, лежат в коробке на чердаке дома Большой Нанэнн.

Она подвинулась на краешек кресла, и из-под краешка короткой юбки выглянули коленки. Густая масса волос отбрасывала тень на спинку кресла. Красиво очерченный лоб был чистым и гладким.

Хотя ночь была лишь слегка прохладной, в камине горел огонь, и потрескивание поленьев еще более усиливало атмосферу таинственности, царившей в напоенной ароматами уютной комнате с книжными полками и живописно расставленными греческими скульптурами.

Эрон с гордостью наблюдал за девочкой, но все же чувствовалось, что его терзает какая-то забота.

– Вот, посмотрите, это все мои дальние предки. – Она словно раскладывала колоду карт. Игра света и тени на овальном лице придавала ему особенное очарование. – Они старались держаться вместе. Но, как я уже говорила, те, кто мог сойти за белых, уезжали. Подумать только, от чего они отказались! Как можно было забыть свои корни и прошлое? Взгляните сюда.

Я принялся рассматривать маленький снимок, поблескивавший в свете масляной лампы.

– Это Люси Нэнси Мэри Мэйфейр. Ее отец был белым, но никаких сведений о нем не сохранилось. Мужчины в семье всегда были только белыми. Чего только наши женщины не делали ради них. Моя мать отправилась в Южную Америку с белым мужчиной и взяла меня с собой. Я помню джунгли...