Юлия Набокова - Трепет черных крыльев [сборник]

— Ты всерьез веришь, что тебе теперь покровительствует Аматэрасу? — Он засмеялся.

— А как ты объяснишь, что я жива, а мои похитители — нет?

— Неудача и небрежность.

— Да, конечно, — отмахнулась Мария. — А то, что я фальшивого гаишника распознала?

— Женская интуиция.

— Ладно, думай что хочешь. Но я ее чувствую, Аматэрасу. С тех пор как вернулась из Японии, мне ни разу не было холодно, веришь? Неважно, как я одета и какая погода. У меня такое чувство, как будто солнце греет мне кожу!

Павел не знал, что ответить. Голос разума требовал посмеяться, но тут же сам подсказывал, что слишком много совпадений.

Мария пару минут наблюдала за ним, а не дождавшись ответа, укоризненно покачала головой:

— Не веришь? Так я тебе покажу!

Она поднялась и уверенно направилась к открытой балконной двери. Они беседовали в доме, который для нее снимали на время следствия. Павел не сомневался, что она в безопасности — пока она не перемахнула через перила.

Все произошло так ошеломительно быстро, что он и слова не успел сказать. Оставалось только броситься туда и увидеть лежащую без сознания Марию, изуродованную, с переломанными ногами…

А увидел он веселую молодую женщину, падение которой смягчил надувной детский домик. Его не было здесь, но он и не из воздуха появился: Павел видел этот домик в соседнем дворе, когда ехал сюда. Получается, ветер поднял его, перенес на пару десятков метров и бросил к крыльцу как раз в тот момент, когда Марии вздумалось развлечься самоубийственными трюками.

Это тоже вполне могло быть совпадением, в которое Павел не мог поверить, как ни пытался. А она еще подлила масла в огонь:

— Видишь? Милостью Аматэрасу я теперь бессмертна. Так-то!

Павел слабо улыбнулся. Что ж, похоже, присматривать за ней и правда придется. Но уже по другой причине.

Сергей Петрович Криницын тоскливо оглядывал комнату, всю в клубах табачного дыма, и переживал очередной приступ стыда. Как он, молодой, но уже проявивший себя в уезде судебный следователь, мог так низко пасть? Зачем он потащился вчера в Камышино? Знал ведь, чем закончится. Конечно, Бороздин — человек гостеприимный, у него всегда весело, но поскольку Николай Васильевич, отставной штабс-ротмистр и записной гуляка, живет бобылем и располагает весьма приличными средствами, доставшимися по наследству, пирушки в его имении всегда носят несколько фривольный характер. Вон сколько народу собралось!.. Все пьяные, девицы явились свободного поведения. Безобразие. Уже и за цыганами послали. Ох, не кончится это добром, узнает начальство о его похождениях и с должности попросит. Бороздину что — сам себе хозяин, что хочет, то и творит.

Словно в ответ на эти мысли, хозяин дома, слегка пошатываясь, влез на стол и постучал вилкой по пустой бутылке:

— Господа! Скоро рассвет, пора купаться! И пожалуйста, не отлынивать! Иванов день, господа! Нарушать обычаи — ни-ни. А кто посмеет… — Он нахмурил кустистые брови и закончил совершенно серьезно: — Того мы насильно окунем, а потом заставим нагишом через костер прыгать. Алешка, зажигай!

Кое-кто из гостей заметно побледнел. Все знали, что когда хозяин принимал лишнего, вытворить он мог что угодно. Стоило ли удивляться, что к озеру потянулись все? Девицы висли на Бороздине, счастливо повизгивая, молодежь крутилась рядом, гости более солидные с тоской поглядывали в сторону конюшен и очевидно сожалели, что вовремя не уехали. Криницын шел в числе последних. За ними лакеи тащили стол — прямо с закусками, как стоял, и ящик с бутылками.

После духоты комнаты голова Криницына закружилась. Он даже вынужден был ненадолго опереться на кого-то господина, бредущего рядом в темноте.

— А что, может, и хорошо сейчас искупаться? — улыбнулся он незнакомцу. — Нырнуть в прохладную воду и…

Что «и» — недоговорил. Не придумал, хотя мысль в самом деле показалась соблазнительной.

Добрались до берега, запалили заранее разложенный костер, поставили стол, снова выпили. Бороздин велел всем раздеваться. С визгом и гиканьем, с непристойными шутками побежали к воде.

Криницын, одурманенный озерной свежестью, отошел в сторону, кое-как разделся и медленно стал заходить в воду.

Темная неподвижная громада взяла его в объятия, нежила, баюкала. Криницын лег на спину, прикрыл глаза. Теперь он ничего не видел, не слышал, только чувствовал дыхание ночи и парное тепло воды.