Линкольн Чайлд - Обсидиановый храм

– Прекрасно.

Диоген сделал глоток «Лилле». На время его визита в «Сетаи» он находился в образе личности Петру Люпея с его очаровательными европейскими манерами, чисто выбритым и гладким лицом – без единого шрама – изысканным костюмом, сшитым на заказ, слабым следом неидентифицируемого акцента и одной контактной линзой, скрывающей его молочно-голубой глаз.

– Но я должен спросить: тебе действительно было необходимо настолько жестоко разбираться с владельцем того автосалона, мистером…

– Керондой.

– Керондой. Да. Неужели надо было действовать настолько… хм… радикально? Учитывая обстоятельства, я имею в виду.

– Абсолютно. Он отклонился от сценария. Твоего сценария. Вместо того чтобы вести бизнес как обычно, он покинул автосалон, оставив после себя кровавый беспорядок. Это заинтересовало полицию, что, как ты сказал, было последним, чего бы ты хотел.

– Ты права, так и было.

– Ты говорил, что мы не оставляем после себя следов. Керонда оставался единственной ниточкой. Он запаниковал. Рано или поздно он бы сболтнул лишнего. Я подумала, тебе бы этого не хотелось. Неужели я ошиблась?

Во время своей тирады она неотрывно смотрела на него, и выражение ее лица внезапно стало пронзительным. Диоген невольно почувствовал беспокойство. У Флавии была одна странная особенность: она могла так посмотреть на человека, что он начинал ощущать ее взгляд, как физический удар одним из ее многочисленных клинков. Диоген видел, как она часто использовала этот взгляд на других, и обратил внимание на эффект, который он производил. И ему совсем не понравилось, что она использовала этот прием на нем.

– Нет, конечно, нет, – быстро ответил он, – ты сделала именно то, что нужно.

Диоген подумал, что это еще одна причина в пользу того, чтобы избавиться от этой девушки раз и навсегда. На его взгляд, в ней слишком явно читалось удовольствие, получаемое от убийств.

– Я выражаю тебе свою благодарность, – сказал он с самой теплой интонацией, на которую только был способен, – а также свою глубочайшую и самую искреннюю признательность.

Выражение лица Флавии немного смягчилось. И только сейчас она сделала глоток своего «Лилле», после чего отставила бокал и подогнула под себя ноги, что, по ее мнению, являлось типично женским жестом.

– И что дальше? Знаешь, мне очень понравился Эксмут. Это не было сродни другим заданиям, которые ты мне давал – там у нас было много свободного времени. Свободного времени для того, чтобы лучше узнать друг друга. Ты не похож на остальных людей, которых я встречала раньше. И я думаю, ты понимаешь меня, понимаешь, почему я вынуждена поступать так, а не иначе. Думаю, ты меня не боишься.

– Ни в коем случае, моя дорогая Флавия. И это правда – мы очень хорошо понимаем друг друга.

Она покраснела.

– Ты не представляешь, насколько это важно для меня! Потому что я думаю, это значит… что ты, похож на меня, Питер. То, как ты думаешь… то, что тебе нравится – как то, что случилось в Брюсселе в прошлом году с тем мальчиком на побегушках! Помнишь, как он пытался шантажировать тебя? Тебя… он явно не на того нарвался!

Она вдруг раскатисто рассмеялась и сделала еще один глоток своего напитка.

Диоген тоже вспомнил того слугу из Брюсселя, но не с таким явным удовольствием, как Флавия. Он замаскировал свой дискомфорт снисходительной улыбкой.

– Итак, что для нас будет следующим – босс? – последнее слово Флавия произнесла с иронией в голосе.

– Отличный вопрос. И именно поэтому я попросил тебя приехать сюда. Как я уже сказал, дело, которое ты провернула, оказалось исполнено мастерски. Я не мог даже просить о лучшей работе – или более качественно исполненной. Поэтому, как результат, в настоящее время больше ничего нет.

Услышав это, Флавия замерла в тот самый момент, когда потянулась за своим бокалом.

– Больше ничего?

– Ничего, с чем мне бы могла понадобиться твоя помощь. По-моему, в самом начале нашего партнерства, Флавия, я рассказал тебе, что работаю над несколькими проектами одновременно.

– Я это помню и хочу помочь тебе с ними.

– Но ты должна понимать, что есть вещи, которые мне надо делать собственноручно. Я словно дирижер: у меня нет возможности часто спускаться с подиума и общаться с оркестром.

– Оркестром, – повторила Флавия. – То есть, ты хочешь сказать, что я для тебя всего лишь инструмент? Один из многих? Который ты берешь в руки и играешь только тогда, когда он тебе нужен, а затем отбрасываешь в сторону?