Мария Барышева - Мясник

— Никаких психушек, — просипела Наташа, — везите его в комнату.

Сосед уставился на нее с изумлением и яростью.

— Ты что, офонарела?! — он повернулся к Нине Федоровне, которая стояла, прижав к груди окровавленные руки, и мелко дрожала, постанывая. — Нинка! Это кто такая вообще?!!

— Вася, пожалуйста уходи, — едва слышно сказала Лешко. — Я позвоню сама, а ты уходи. Спасибо, что помог, а теперь уходи. Только никому не говори, пожалуйста. Ведь Костик… он хороший… он просто приболел… а мы тут сами… сами…

— Да ты что?! Ни хрена себе приболел! А если он вырвется?!! Он же нас чуть не порешил!!! Он же чуть мне в брюхо ножницы не засадил! Нет, я этого так не оставлю! Я сам…

— Вася! — долетел с улицы испуганный дрожащий женский голос, и мужчина запнулся, нерешительно глядя в сторону двери. — Васька!

— Вас зовут, — тихо сказала Наташа, не отрывая глаз от дергающегося в кресле существа. — Пожалуйста, уходите.

— Да вы тут сами все спятили! Ну вас к матери! — Василий махнул рукой и широкими шагами вышел из кухни. Входная дверь с грохотом захлопнулась за ним, и тотчас Нина Федоровна, подломившись в коленях, рухнула на пол перед Наташей, испуганно отскочившей назад, и завыла, колотясь лбом о линолеум:

— За что, за что?!! В чем провинились?!! За что наказала?!! Верни сына!!! Ты же можешь! Ты все можешь! Забери все, меня забери, но верни сына! Васька будет молчать, все будут молчать! Я даже могу…

Наташа отдернула ногу, за которую та уцепилась, наклонилась и звонко хлопнула Нину Федоровну по щеке, и та подавилась словами, поглядев на нее ошеломленно и немного более осмысленно. На щеке проступило красное пятно.

— Встаньте и помогите отвезти его в комнату! — резко сказала Наташа, придерживая левую руку и стараясь не шевелить ею — при малейшем движении осколок тут же напоминал о себе острой болью. Вытащить его она не решалась — осколок сидел глубоко. — Быстрей, у меня мало времени!

Лешко поднялась и с ужасом посмотрела на кресло, в котором бормотало и гримасничало связанное существо. Наташа не выдержала и толкнула ее.

— Ну быстрей же!

Вдвоем они кое-как откатили кресло в комнату. Костя снова начал было кричать, но Наташа заткнула ему рот скатанным галстуком, который подхватила с кухонного пола, и теперь все их действия сопровождало глухое, злобное мычание. Попутно она удивилась, что больше не чувствует ни ужаса, ни растерянности — только решимость и злость на того, кто где-то там далеко взломал ее картину…

…и предвкушение работы…

…все прочие чувства словно замерзли, забытые и бесполезные.

— Так, — сказала Наташа, когда подпрыгивающее кресло водворилось в углу комнаты, — теперь вытащите у меня из руки эту дрянь — она будет мне мешать. Нина Федоровна! — она тряхнула застывшую женщину, и та тупо посмотрела на нее, не узнавая. — Давайте! Вы же медик?!

При слове «медик» Лешко встрепенулась и кивнула.

— Да. Медик. Сейчас. Сейчас. Я все сделаю.

Она сбегала в другую комнату и принесла маленький шкафчик-аптечку. Вывалила его содержимое на кровать, и часть пузырьков с тихим звоном скатилась на пол. Наташа села перед ней, и Нина Федоровна оглядела ее руку уже с профессиональной деловитостью.

— Будет больно, — сказала она. Наташа кивнула и отвернулась, сжав зубы. В следующий момент предплечье рванулось дикой болью, и, не удержавшись, она вскрикнула, почувствовав, как по коже быстро и горячо заструилось, закапало с пальцев. Лешко торопливо содрала с нее куртку и свитер и принялась останавливать кровь.

— Не опасно, — сказала она через десять минут, закончив накладывать повязку, — но заживать будет долго… и болеть долго. Я дам тебе обезболивающего… лучше вколю…

После укола рука онемела, и Наташа, тут же забыв про нее, помчалась на кухню. Подняв свой пакет, она заглянула в него — Назарова по ее просьбе должна была принести ей какие-нибудь рисовальные принадлежности. Но в пакете, помимо собственных вещей, она обнаружила только несколько листов ватмана альбомного формата, пару карандашей, несколько тонких кисточек, старинную перьевую ручку и пузырек черной туши — это было все, что Оля смогла найти. На мгновение Наташа остановилась в задумчивости. До сих пор она работала только масляными красками и только на холсте. Ватман ненадежен, а тушь и карандаши… неизвестно, сможет ли она ими что-то сделать… Но тут из комнаты донеслось яростное мычание, и она, больше не раздумывая, побежала обратно, прихватив с кухни большую, широкую разделочную доску.