Мария Барышева - Мясник

— Ничего у тебя не вышло, да? — произнесла она с легкой усмешкой. — Твоя попытка защитить от меня бедных людишек провалилась?! Господи, столько усилий… даже переспал со мной! Может, они все-таки оценят твою жертву!..

Слава влепил ей пощечину.

Когда-то он уже сделал это, но тогда было по другому — тогда он хотел прекратить начавшуюся истерику. Теперь же это был расчетливый, злой удар. Наташа отлетела к стене, крепко ударившись спиной, сползла на пол и так и осталась сидеть, изумленно раскрыв рот и прижав ладонь к горящей щеке. Она была настолько ошеломлена, что почти не почувствовала боли. Весь мир обрушился в мгновение ока. Слава ударил ее… и это было равносильно смерти.

— Прости… — сказал Слава почти шепотом, — но словами ответить на это я не смог.

Он наклонился и поднял свою сумку, туго набитую и застегнутую, и только сейчас Наташа заметила, что он уже полностью одет, и медленно поднялась, перебирая по стене вывернутыми назад ладонями.

— То, что ты нарисовала Лешко, я еще могу понять… но остальные… нет. И чтобы продолжалось… нет, я не могу позволить этого…

— Тогда уходи.

Слова вырвались прежде, чем она успела их осознать. Наташа сжала губы, и перед ее глазами все задрожало. Слава кивнул и перекинул ремень сумки через плечо.

— Я не могу больше смотреть, как ты гибнешь и губишь других, хоть они еще этого не осознают. И сделать ничего не могу. Моих слов ты не слышишь, а если тебя связать и запереть, ты просто умрешь. А я хочу, чтобы ты жила. Скоро ты поймешь, что сделала, но будет поздно. Твой прадед тоже понял это слишком поздно. Ты считаешь этих людей своими друзьями, но они всего лишь боятся тебя, как боятся всего необъяснимого. Они не тебя обхаживают, а твои таинственные способности. На тебя же им глубоко наплевать.

— И ты тоже меня боишься, — сказала она и зажмурилась, чтобы не видеть его лица.

— Кого любят — не боятся. А я тебя люблю. Прощай, Наташа, иди. Там, на улице, твои жрецы тебя заждались!

Наташа услышала, как он вышел из комнаты, услышала звук открывающейся двери, долетел усилившийся шум дождя с улицы… а потом она сорвалась с места, пробежала через комнату и выскочила в коридор — как раз, чтобы увидеть в дверной проем шагнувшую в дождь фигуру с сумкой на плече и кожаной курткой, перекинутой через локоть… и поняла, что сейчас от нее в холодный ноябрьский дождь уходит все.

— Слава! — крикнула она, бросившись вперед, но натолкнулась на захлопнувшуюся дверь.

Что обычно делает человек, когда ему очень плохо? Он идет к другу. Еще чаще он идет к другу и вместе с ним напивается. Когда друга нет, он напивается один, и иногда подворачиваются люди, в которых он видит в этот момент друзей- друзей случайных, на пару рюмок. Из последнего, как правило, редко выходит что-то хорошее.

Наташе подвернулись «жрецы».

Вначале она не собиралась никуда ехать. Оглушенная, раздавленная случившимся, Наташа ушла в комнату, повалилась на кровать и, зарывшись в подушку, лежала молча, без слез, закрыв глаза. Она могла бы лежать так вечность — ей было все равно. Наташа понимала, что в том, что произошло, виновата была только она

…несчастный художник, все скормивший своему искусству… и вернуть Славу уже было не в ее власти и чем больше она об этом думала, тем глубже зарывалась в подушку. Но лежать ей пришлось недолго. Входная дверь осталась незапертой, и вначале Сметанчик, увидев, что Слава сел в «шестерку» и уехал, а затем Нина Федоровна и Ольга Измайлова осторожно вошли в дом и, увидев Наташу в столь плачевном состоянии, кинулись ее утешать, и все Наташины требования оставить ее в покое не возымели действия. Ее подняли, заставили переодеться, причесали, накрасили, вывели из дома и усадили в одну из машин. А спустя час она сидела за столом уютнейшего ресторанчика, название которого, едва узнав, тут же забыла, в компании «жрецов», всячески пытавшихся ее развеселить.

— Наташик, ну что ты ничего не ешь?! Смотри, какие всякие вкусные штуки! — Сметанчик пододвинула Наташе тарелку с каким-то удивительным салатом, и Наташа рассеянно начала есть, не чувствуя вкуса того, что глотает. — Ладно тебе убиваться… он, конечно, симпатичный, но и других немало! Да за тобой любой побежит!

— Света, не болтай о том, чего ты не понимаешь! — резко сказала Наташа и протянула руку к бокалу, в который Илья Павлович только что услужливо подлил шампанского. Бокал был уже не первым, и боль постепенно отступала, сменяясь чем-то мутным, отупляющим и не вполне понятным. Действие алкоголя никогда не доставляло ей удовольствия — обычно Наташа пила вино только ради его вкуса, но сейчас ей хотелось напиться так, чтобы хотя бы пять минут ни о чем не помнить. Она понимала, что в этом нет ничего хорошего, но ей казалось, что хуже, чем сейчас, быть уже не может. Уже некуда. И равнодушно наблюдая, как посреди овального зала Григорий неумело кружит в танце свою жену, а двое приезжих мужчин, которые вошли в число ее «жрецов» совсем недавно, танцуют с подхваченными тут же, в ресторане, девушками, Наташа пила бокал за бокалом, иногда ловя на себе встревоженные взгляды Кости Лешко.