Мария Барышева - Мясник

Когда она сказала о своем выборе Людмиле Тимофеевне, та удивилась. Как оказалось, она думала совсем о других людях, в частности, о сыне одного из гостей, пристрастившемся к наркотикам и уже выглядевшем на редкость плохо, но Наташа пояснила, что с этой наркотической зависимостью поделать ничего не может.

— Ладно, дело хозяйское, — Людмила Тимофеевна недоуменно взмахнула ланкомовскими ресницами. — Я договорюсь, и мы с вами созвонимся завтра.

Когда она отошла, к Наташе тут же подошел Борька, и она внутренне сжалась, вспомнив их последнюю встречу. Но Борька на этот раз не стал бушевать, более того, он, к ее изумлению, смущенно извинился за свое поведение и сообщил, что только теперь понял, как она ему помогла, и поблагодарил ее, судя по всему, от души. Но несмотря на это от разговора у Наташи осталось странно неприятное впечатление — Борька показался ей каким-то… неправильным, каким-то слишком уж манерным. Это сразу бросалось в глаза. Раньше она этого не замечала.

Хотя, может просто не обратила внимания?

Не придав этому особого значения, Наташа на следующий же день взялась за работу. Забавным было то, что на этот раз никто из натур даже не догадывался, зачем их привели в маленький домик в окрестностях пансионата — для каждого родственники придумали свои отговорки. За толстячка заплатил его бывший одноклассник и нынешний партнер по бизнесу, за свирепую девушку — оба родителя, а за нарциссическую даму — ее муж. Деньги привезла Людмила Тимофеевна спустя три дня после окончания последней картины, сообщив, что результаты просто великолепны и все родственники «исцеленных» очень довольны, а сами «исцеленные» совершенно не могут взять в толк, что с ними случилось. После ее отъезда Наташа спрятала деньги, хмуро подумав, что за этот месяц заработала, верно, больше, чем за всю жизнь.

Слава, в этот день ездивший в город по каким-то своим делам, вернулся заполночь, и Наташа, рассказав ему о посещении клиентки, предложила завтра съездить куда-нибудь прокатиться, немного отдохнуть. Но Слава, вместо того чтобы, как она рассчитывала, с радостью согласиться, устало посмотрел на нее и, закуривая, мотнул головой.

— Я завтра уезжаю.

— Куда? Опять в город?

— В Красноярск.

— Как? — тихо и растерянно спросила она и зябко поежилась, хотя воздух был очень теплым. — Уже?

— А ты вообще, лапа, из реальности выбыла, я смотрю, — заметил Слава и щелчком смахнул со стола какое-то многоногое существо. — Уже ничего не видишь, кроме своих… натур, — последнее слово он словно выплюнул вместе с облачком дыма, которое повисло в неподвижном воздухе слабоосвещенной кухни. — Тебе хоть известно, сколько мы здесь? Какое число сегодня? А сколько картин накопилось, ты знаешь? Двенадцать! И этот сарай — не лучшее для них место, как и твоя квартира для остатков дедовской коллекции! Ты знаешь, где им следует лежать! Я оттягивал отъезд сколько мог, но мне придется уехать завтра. Я бы хотел, чтобы ты поехала со мной, но, как я понимаю, пока говорить об этом бесполезно.

— Бесполезно, — подтвердила Наташа слегка дрожащим голосом. Побледнев, она пристально следила за двумя ночными бабочками, которые кружились вокруг лампы. В распахнутые настежь окна лезла густая октябрьская тьма, со стороны одного из домов отдыха долетала музыка, и где-то поблизости звенел целый рой цикад. Пахло морем и нагревшейся за день землей. — Не в этот раз… да и мама… Это ты привык мотаться туда-сюда, а для меня даже то, что я отъехала от города на несколько десятков километров, уже кажется путешествием в другую Вселенную. Я понимаю — ты боишься оставить меня одну.

Слава потянулся и затушил сигарету, потом взглянул в окно и поднялся.

— Хорошая погодка сегодня, — сказал он. — Хочешь погулять? Охота искупнуться перед отъездом.

Прихватив по полотенцу, они заперли дом, прошли через спящий поселок и спустились к морю, но с общего молчаливого согласия направились не к пляжу пансионата, а в сторону скал, к небольшой галечной отмели. Наташа шла босиком, иногда подпрыгивая то на острых камнях, то на колючих сухих веточках, и думала о том, что рано или поздно отсюда придется уехать. Но уезжать ей не хотелось отчаянно. Ей нравилось здесь — нравился ландшафт, нравились люди, которые здесь жили, нравились петушиные крики в самое неожиданное время, запах моря и сосновой смолы, шелест чистых и прохладных волн, в которых можно плескаться без риска постоянно с кем-нибудь столкнуться, нравилась тишина и нравилась возможность ходить босиком. Вздумай она походить босиком в городе, тут же набрала бы полные пятки стекол.