Александр Авгур: АЗАЗА [СИ]

Так и случилось. Начались лихие девяностые. Серьезные люди пропадали десятками, а уж бомжи — так не сосчитать.

Вот так и стою я на рынке с дядей Сережей. Все у нас складно получается. Фарш по килограмму в пакете, а пакетов много. Продукт у нас хороший, качественный, всегда свежий. От покупателей отбоя нет. А что касается Бабковских братков, так мы посмотрим еще кто кого.

Кто знает, может и появится на прилавке фарш с названием «Бабковский»? Кто знает…

Ко мне подбегает девятилетняя Лида, постоянный клиент, протягивает смятые купюры и весело просит:

— Вить, дай килограмм фарша.

— Опять мама котлеты жарит? Вкусные? — с улыбкой спрашиваю ее я.

— Да-а-а-а, — с предвкушением протягивает она и, кажется, вот-вот сглотнет слюну. — Котлеты мама делает лучше всех на свете! Она говорит, что у вас самый лучший фарш!

— Да Лидочка. Это правда!

Я улыбаюсь и протягиваю ей пакет. Там ровно килограмм моего отца. Он вкусный. Я сам пробовал.

Маршрутный автобус был забит битком людьми в осенних куртках. Людмила ехала стоя, правой рукой держась за поручень, левой удерживала маленькую Марину и небольшую коричневую кожаную сумку. Практически все люди молчали, слушая доносившиеся из динамиков звуки радио. Ведущий какой-то программы, с живым интересом рассказывал о не так давно скончавшемся американском фотографе Билли Каннингэме, который почти сорок лет проработал в газете The New York Times и постоянно рвал чеки с гонорарами, не признавая деньги и материальные ценности. — Чертов позер, — подумала Людмила. — Лучше бы деньги в детский дом отдавал или на любую другую благотворительность. А нет, рвал он их, видите ли. Автобус со звуком «Пффф» остановился на остановке. Внутрь вошел загадочно улыбающийся молодой человек в темно синей ветровке и встал рядом с Людмилой.

Радиопередача закончилась и зазвучала надоедливая песня, ставшая хитом среди молодежи.

— Мало времени и много планов — подумала Людмила. — Надо надавить на юриста, что-то он медлит с оформлением квартиры на сына. Надо бы доплатить, чтобы документы все были готовы к концу недели.

— Мам, нам долго еще ехать? — спросила Марина.

— Нет малышка, — с улыбкой произнесла Людмила. — Осталось еще две остановки.

— Ну, хорошо — устало выдохнула девочка.

Женщина направила взгляд на рядом стоящего молодого человека, который искоса посматривал на нее, а потом в окно, за которым мелькали деревья, и задумалась о своих планах:

— Машину надо переписать на мужа. Ну, на кой черт я оформляла ее на себя? Сейчас бы избежала этого геморроя. Накопления, которые лежат дома, надо перевести на счет сына. Ему они пригодятся. Оплатить учебу, например. Ах, да. Чуть не забыла. Надо доехать до ателье. По телефону сказали, что платье готово, надо сегодня примерить.

Автобус остановился с уже ставшим знакомым звуком «Пффф». Двери открылись.

Людмила краем глаза увидела, как стоявший рядом молодой человек в темно синей ветровке что-то достал из кармана и воткнул ей в ногу с криком:

— Поздравляю! Теперь у тебя СПИД, сука!

Женщина остолбенела от страха. Лишенная дара речи испуганными глазами она смотрела то вслед убегающему психу, то на лежащий на полу шприц, то на ничего не понимающую Марину, то на несколько испуганных людей, которые кажется, догадались что случилось. Но паники не было.

Двери автобуса закрылись.

Мать с дочкой вышли на своей остановке, и пошли вдоль лесопосадок.

— Мам, а что такое СПИД? — нарушила тишину своим вопросом Марина.

— Это такая болезнь. Опасная. Страшная, — ответила Людмила не останавливаясь.

— А от нее можно умереть? — не унималась дочь, семеня за мамой.

— Да. Можно.

— Мам, а ты расскажешь папе и Костику, что сегодня случилось? И про этого дядю, который тебя уколол?

Людмила остановилась и, посмотрев на Марину, спокойно ответила:

— Я думаю, им знать об этом не стоит. Им и так сейчас плохо. Они очень за меня переживают. Я умру быстрее от рака, чем от сегодняшнего укола.

— Мам, а рак это та шишка у тебя в голове, которая постоянно растет?

— Не шишка, а опухоль.

Последнее Людмила сказала с всепоглощающей тоской в душе.

Врачи объяснили, что с такой неоперабельной опухолью ей осталось жить около двух месяцев, причем неизвестно, сколько времени, она еще будет в здравом рассудке. Ближе к финалу ее ожидает «бессознательное».

— Я буду овощем… — вслух подумала Людмила. — У меня до этого еще много дел. Мне многое надо успеть. Мариш, пойдем быстрей. Мы уже близко.