Александр Авгур: Дом скорби [СИ]

— Папа, помоги мне… Меня убили, теперь хотят убить мою маму. Помоги ей — ради меня.

Если бы я был жив, то в секунду упал бы на пол, плакал бы и кричал в истерике. Но я был мертв. Только это не значит, что я был спокоен.

Город Морга появился на юге Мордовии чуть больше шестидесяти лет назад, на месте непролазного леса. Эта местность называлась Моргу-шуфта (в пер. с мордовского — "коряга"). Само слово "морга" также имеет значение и переводится как "сук", "сучёк". Лес в этом месте вырубили, корни выкорчевали, болота высушили и возвели большой завод химического машиностроения. Рядом построили пять общежитий для работников завода и получился небольшой посёлок — назвали его Морга. Так и закрепилось.

Город рос и в нём появлялись достопримечательности, которые сыграли в моей жизни не последнюю роль — водонапорная башня, кладбище и сумасшедший дом, на дверях которого красовалась табличка — "Дом скорби. Город Морга". Водонапорную башню, высотой с четырехэтажный дом, у нас прозвали Башней самоубийц. Почти каждый подросток Морга хоть раз, да на неё забирался с желанием покончить с собой. У большинства ребят и девчонок хватало мозгов, сидя на самом верху башни, осознать, что почти все проблемы в нашем мире решаются и жизнь по-своему прекрасна, но, по статистике, не все это понимали, и семнадцать официальных жертв Башни самоубийц были тому подтверждением.

Когда меня впервые бросила любовь всей жизни Диана Кискина — я был школьником-девятиклассником. Плача от переполняющей меня боли, мои руки написали белой краской на стене школы: "Кискина — шлюха!", но мне не стало легче. Поздно вечером, с полной луной, я поднялся на Башню самоубийц, и, присев на краю, болтая ногами, плакал.

— Ром, спускайся! — послышался девичий голосок снизу.

— Эх… кто там? — спросил я, вытирая слёзы. — Оля, это ты?

— Да! Я поднимаюсь к тебе! — сказала с детства влюбленная в меня соседская девочка Оля, и, пока она карабкалась по внешней лестнице, я смотрел на приближающуюся копну её белых волос.

— Глупая девчонка! — сказал я, когда она поднялась. — Зачем ты полезла сюда? Тебе давно пора спать! О чём думают твои родители?

— А зачем ты полез сюда? — спросила эта светлое, наивное, но смелое создание.

— Я? Я хочу спрыгнуть! — ответил я.

Она не спросила почему? зачем? Она просто сказала:

— Я тоже прыгну, вместе с тобой! Давай возьмемся за руки.

Ты что, больная? Тебе жить надоело? Ты вот так просто готова умереть? Ты сейчас спрыгнешь, и всё — кровавая лепёшка!

— А ты что, струсил? — спросила она невозмутимо, и, взяв меня за руку, добавила. — Давай пргнем!

В этот момент я испугался, но не за себя, а за Олю. Её решимость была похожа на сумасшествие.

— Короче, давай, спускайся по лестнице! — сказал я приказным тоном. — И чтоб без глупостей! Спускайся медленно и осторожно.

— А ты? — спросило милое создание.

— Я следом за тобой.

— Медленно и осторожно?

— Медленно и осторожно.

Когда мы оказались внизу, я схватил Олю за плечи, с силой встряхнул её и заорал:

— Ты совсем дура! Какого хрена ты полезла! Знаешь, как я испугался?

— Я тоже испугалась! — тихо ответила она. — Я пока забиралась на башню, у меня поджилки тряслись, а на верху я оцепенела от страха. Не знаю, что со мной произошло, не могла себя контролировать, и, если бы ты прыгнул, я прыгнула тоже. Спасибо!

— За что?

— За то, что ты не прыгнул!

— Пиздец! — прошептал я, а она поцеловала меня в щеку.

Так началась наша дружба. С тех пор мы всегда были вместе. И ушли после девятого класса в техникум тоже вместе.

Примерно через год, в начале осени, нас с мамой бросил отец. Он ушел к молоденькой шалаве по имени Яся, по которой успела пройти половина ребят со двора. Эта шкура не стоила и мизинца моей матери, но её молодое, горячее и упругое тело поднимало настроение моего одуревшего от похоти папаши так, что он закидывал здравый смысл туда, куда закидывал Ясю. В тот день, когда папанька забрал свои вещички и, уходя, на прощание крикнул: "Ну всё, надеюсь, больше не увидимся!", я купил у соседки две бутылки еще горячей самогонки и пошел один пить на кладбище. Оля нашла меня пьяного, заплаканного, сидящего за кладбищенским столиком для поминаний.

— Ромочка, я еле тебя нашла! — запричитала Оля. — Почему ты ушел один? Без меня?

— Эх., захотел и ушел. — ответил я заплетающимся языком.

— Твой отец козёл, но я знаю, ты не такой! Правда, Ромочка! Ты очень хороший!