Вячеслав Денисов: Бермудский артефакт

– Частный детектив…

– Вы удивительно сообразительный человек, мистер Макаров… Просто удивительно, какой вы сообразительный.

– А вы – урод.

– Я знаю, – последовал незамедлительный ответ. – Ван Гог тоже был уродом. И Курчатов урод, и Оппенгеймер. И Сахаров урод. И я урод, утверждая это. Давайте закончим этот разговор. Вы узнали все, что вам знать нужно. Я предполагал, что именно вам мне и придется это рассказать. Уберегать вас от смерти я больше не стану. Хватит и двух раз…

– Интересно, что грозило мне сейчас в лесу? – саркастически оскалился Макаров. – Кроме вас, разумеется?

– Те, кто шел за вами по пятам.

– Ваши люди?

– Нет. Они не мои. И они не люди.

– И кто это такие? И кто те люди, что ночью побывали на авианосце? Кто такой Артур?..

– Слишком много вопросов, мистер Макаров. Я и так сказал вам больше, чем нужно.

– Больше, чем нужно? – в гневе прорычал Макаров. – Да кто ты такой?! Развяжи-ка мне руки…

– Ага, сейчас. Посмотрите перед собой, Макаров… Я попробую прочесть ваши мысли… Вернуть бы время назад – думаете вы, верно?… В тот день, когда жена спросила вас, вернули ли вы ее автомобиль с ремонта. Остановить бы сейчас время и вернуть – вы думаете… Я прав?

– Развяжи меня…

– Просто ответьте на вопрос. Вы ведь хотите остановить время и вернуть его назад? Отвечайте же, – потребовал неизвестный, выждав такую паузу, какую может выдержать только очень терпеливый человек.

– Да, я хотел бы остановить время и вернуть его назад…

Он услышал звук удаляющихся от него шагов и слова, заставляющие его почувствовать себя плохо, как тогда, в лесу:

– Тогда можете считать себя счастливым человеком. Редко кому из тех, кто произносит пустые слова о возврате времени, удается стать свидетелем этого.

– Я схожу с ума…

– Вы не сходите с ума. Вы просто устали. Так вы по-прежнему хотите повернуть время вспять?

– На этом острове много свидетельств того, что это уже случалось.

– Но мало свидетелей, насколько это ужасно. Так вы готовы обречь себя на ужас ради того только, чтобы начать жизнь с того дня, на котором, как вам показалось, она остановилась?

– Ужас?.. Разве то, что здесь происходит, не ужас?

Макаров услышал смех.

– Так вы готовы?

Звон в голове заставил Макарова поморщиться. Он опустил голову.

– Время, Макаров… Что стоит время, верно? Время – это все. Им можно измерить даже совесть, которая мучит часами, сутками, месяцами… Время – это жизнь. А если времени нет, Макаров? Что это?

– Это смерть…

– Добро пожаловать в незнакомый вам мир, мистер Макаров. Это был ваш выбор.

Макаров сначала услышал знакомый звук – удар палки по подушке. В запертом помещении он звучал как более сильный удар. А потом сразу почувствовал боль в груди. И свет наконец-то померк.

Он снова лежал на траве, тело вновь разламывала боль, и он по-прежнему живой. Без рубашки, в одних только брюках и сандалиях. Высоко в небе стояло солнце.

Макаров сунул руку в карман брюк. Ампула. Он вынул ее и еще раз рассмотрел. Надпись читалась хорошо, но без Донована все равно было не разобраться.

Нужно было идти к авианосцу, но жажда была так велика, что он уже знакомой дорогой направился к водопаду. Там долго плавал в воде, пил, нырял…

Там же, в воде, он снял брюки и, как мог, отстирал. А потом вышел, отряхнул короткие волосы, сбросив с них серебро озера, и пошел к авианосцу.

Сначала это был уверенный, ровный шаг, потом трусца, и вот, наконец, Макаров побежал.

С большого нагретого камня у впадины, куда сливалась с высоты вода, за человеком наблюдал огромный черный скорпион. Когда человек исчез в зарослях, он опустил клешни и замер.

Левша открыл глаза и посмотрел не в потолок, а почему-то повернул голову и – вправо. Так сделал бы любой, чья правая рука находится в чьей-то ладони. Он увидел ее и улыбнулся.

– Ты можешь называть меня Мари. Как хочешь называй. Только не уходи больше…

Он смотрел в ее лицо, не отрывая взгляда.

– Что – нет? – прошептала она, увидев, что он качает головой.

– Катя…

Она заплакала.

– Тебя зовут Катя. Я помню.

– А что же Мари?

Левша закрыл глаза. Он был слишком слаб, чтобы вести оживленную беседу. Но все-таки заговорил:

– Страшно сожалеть я буду когда-нибудь о том, что впустую растрачивал минуты, которые до краев мог бы наполнить смыслом. Так всегда: кажется, что день бесконечно долог, но вот уже и сумерки растенили двор бесконечной серостью – и приходит полное глубокого разочарования понимание: ничего не сделано… Когда-нибудь я крепко пожалею об этом. Но не сейчас, видимо… – Он улыбнулся там, в себе. – Недоласканный ребенок, забытое в черновиках письмо, недодуманная мысль… недопоцелуй, недовзгляд – когда-нибудь все это соберется воедино, сблизится, сроднится и в конце концов обретет полную от меня независимость. Так не появляются на свет лучшие романы писателей…