Мэри-Элизабет Конселман - Ночной суд

Боб с трудом подавил крик ужаса — перед ним неожиданно возник «судебный пристав», с тем, чтобы привести его к присяге — но у него не было лица . Там, где у обычного человека располагались рот, нос, глаза и т. д. — у бейлифа была какая-то обнаженная поверхность темно-красного цвета. Боб увидел, как некое подобие рта в этой массе раскрылось, и скорее понял, чем услышал слова: « …говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, и да поможет вам Бог? »

— Клянусь, — Боб произнёс это едва слышно, но по сравнению с голосом пристава, его собственный прозвучал раскатом грома.

— Назовите свое имя!

— Роб-берт Траск…

— Это ваше третье нарушение, мистер Траск, не так ли? — сухо заметил судья. — Беспечный водитель, у которого это вошло в привычку…

От непрекращающегося ужаса Боба трясло. Что творится вокруг? Кто все эти люди? Зачем этот «фараон» со свёрнутой шеей его сюда привёл?

Боб в очередной раз удержался от панического возгласа. Из тени на кафедру взошел человек, явно преклонных годов. Боб сморгнул, пытаясь понять, откуда он его знает — лицо старика было странно знакомым. Не таким знакомым, как лицо той девочки, что лежала сейчас под колесами его кабриолета. Но, всё равно, этот человек…

В голове Боба щелкнуло. Ну, конечно! Судья Эйбернати! Веселый, добрый судья Эйб, друг его отца, служивший в окружном суде Гаривилля… Боба замутило… в 1932 году! Господи, да Боб же был тогда совсем ребёнком! Сколько же это… пара десятилетий…то есть ему сейчас 98 лет??? Если только… от этого если Боб застыл. Если бы он был жив . Судья Эйб был мёртв! Разве Боб не слышал собственными ушами, как его отец говорил с матерью, давным-давно, о старом Эйбе? Разве Боб не слышал, как отец, с печалью рассказывал вполголоса о том, как какой-то лихач сбил Эйба насмерть — и так никогда не был пойман?

Боб затряс головой, отгоняя тошноту и страх, подступившие к самому горлу. Это все шутки разыгравшегося воображения, этого не может быть, никогда и ни за что. Либо это какой-то старый шутник, который немного похож на старого Эйба… либо же это судья Эйб, вполне себе живой, выглядящий как и двадцать-сколько-то-там лет назад, как раз когда он погиб.

Глянув на зрителей, Боб почувствовал, как тревога внутри стремительно растёт. Это не могло быть в реальности. Он различал силуэты и контуры тех, кто сидел в первых двух рядах. У Боба перехватило дыхание — он увидел то, что лучше бы не видел никогда. Развороченные головы, распоротые на части лица, тела без рук и без ног, девушка (Боба едва не вырвало) вообще без головы.

Невероятным усилием воли он заставил себя хоть немного успокоиться. Ну, конечно! Это всё чья-то дурацкая шутка, извращенная, идиотская, ненормальная — но проделка! Это всё розыгрыш людей, незнамо зачем собравшихся в часовне. Он захотел рассмеяться, но губы только скривились.

Из полумрака выступил «прокурор» — ровно как тот, что не далее как сегодня допрашивал его в суде округа Лаймстоун. Только…Боб закрыл глаза. Этого не может быть! Кто бы ни были все эти люди, собравшиеся в церкви, они не стали бы наряжать и гримировать какого-то старого негра, чтобы он стал копией того, кого сбил Боб…

Фигура беззвучно приблизилась. Этого не может быть, подумал Боб ещё раз. Такого сходства мог добиться только тот, кто видел этого старика в морге, с его сморщенным лицом, спутавшимися седыми волосами, и ссадиной на виске, кровь из которой, казалось, запеклась навечно.

— Пр’веетствую, кап’тан, — прошептал «прокурор». — Я доожен з’дать пару ‘опросоо. И н‘здумай лгаать. Эт’ самэе пл’охое чт’ ты можешь сдел’ть — совраать на эт’м суде . Ну и как, п’твоему, как быстро т’летел, когда п’реехал эту деев’чку?

— Э… слишком быстро, — выдавил Боб. — Шестьдесят пять, может и семьдесят в час.

— О, даа, сэр, — промолвил негр и насупился, — Так ‘но и есть, ше’ссят пять, с’гласно покаазаниям эт’го вот п’лицейскоо. — Он глянул на патрульного с вывернутой шеей, и тот кивнул в знак согласия.

Боб ждал. Старый негр — или кто там исполнял роль этого мертвеца — подошёл к нему совсем близко, облокотился на кафедру и подпёр голову рукой.

— Кап’тан, — вопреки всем законам, его шёпот доносился до Боба со всех сторон одновременно, — кап’тан… зачем??? Как так вышл’, шт’ ты ех’л, превыыссив скор’сть на 15 миль, по той сам’й д’роге? По той же д’роге, на котоорой ты сбил мою п’воозку…

Слушатели, сидевшие в часовне, при этих словах заволновались. Кто-то в задних рядах эхом откликнулся, и шёпот, подобный ветру в камышах, пошёл гулять по аудитории, постепенно нарастая и превращаясь в странное скандирование: