Алексей Полстовалов - Западня душ

– За Вечный Город! – торжественно произнёс он и сделал большой глоток. Я последовал его примеру. Чарующий аромат винограда наполнил лёгкие, освобождая от ставшего ненавистным запаха благовоний, присутствовавшего здесь повсюду. Пряный вкус изысканного напитка был великолепен, и по неведомой причине я вспомнил вино, коим Цирцея опоила спутников Одиссея, превратив их в отвратительных животных. Я отнял бокал от губ и разжал пальцы. Сознание покинуло меня.

Когда я очнулся, вокруг царила кромешная тьма. С трудом вспомнив события, предшествовавшие обмороку, я рассудил, что виной безобразному казусу, приключившемуся со мной, был напиток, чьё опьяняющее действие, по-видимому, усилилось благодаря слабости организма, недостаточно восстановившегося после болезни. Дурные сны, преследовавшие меня с того дня, как люди Лефевра увезли картину, повлекли за собой новые приступы бессонницы, так что вино вполне могло вызвать подобную непредсказуемую реакцию. В добавление к тому, калейдоскоп волнующих ощущений, испытанных во время тура по залам подземного музея Лефевра, и дурманящий запах, повсюду сопровождавший нас, несомненно, имели пагубное воздействие.

Я лежал на спине и пытался понять, где нахожусь. Зрение оказалось бессильно прояснить ситуацию, мрак был непроницаем. Вначале я подумал, что меня решили отправить обратно в Париж: закрытые ставни экипажа не пропускали света, как я знал из опыта первой поездки, однако сколько я не пытался звать Рауля – ответа не последовало. Вскоре я окончательно разочаровался в этой теории, так как характерные толчки, сопровождающие движение повозки не ощущались. В таком случае, я должен был находиться в своей комнате в доме Гастона. Я поднялся с кровати и сделал несколько шагов вперёд, надеясь найти способ включить свет. К своему удивлению, я натолкнулся на стену (днём комната показалась мне весьма просторной); двигаясь вдоль стены, ощупывая шероховатую поверхность голого камня, не имевшего ничего общего с элегантным гобеленом, красующемся в роскошных апартаментах для гостей, я всё ещё силился найти удовлетворительное объяснение комичному положению, в котором я оказался.

Отвратительный запах курящихся благовоний слышался здесь особенно явственно, и можно было предположить, источник этого ритуального действа находится совсем близко. Я пытался позвать хозяина в надежде, что тот отзовётся – тщетно я произносил имя Гастона, ибо, если он и слышал мой голос, то никак не давал знать о своём присутствии. Я продолжил исследование помещения, и вскоре моя рука коснулась холодного металла двери, попытки открыть её ни к чему не привели. Тогда я постарался взять себя в руки и, успокоившись, решить, что следует предпринять в дальнейшем. Мне было известно, что в некоторых кругах, шутки подобного характера имеют изрядную популярность: человека заточали в специально подготовленную камеру и тайно наблюдали за его поведением сквозь прорезь в стене. Когда несчастный, проведя несколько часов в закрытом пространстве, находился на грани безумия, двери открывались и товарищи, радуясь удачному розыгрышу, освобождали "узника". Порой, если тот оказывался строптив и не проявлял признаков паники, нанятые заранее актёры являлись в темницу и уводили человека на театрализованную казнь, что особенно забавляло шутников. Следует ли говорить, с каким презрением я относился к таким увеселениям! Ничто не указывало на то, что Гастон имеет склонность проводить время в глупых забавах, отличающих общество людей, начисто лишённых нравственных принципов. Здравый смысл подсказывал мне, что в данном случае дело не ограничивалось обыкновенным розыгрышем.

Погрузившись в раздумья, я не сразу обратил внимание на то, что мрак, ранее окружавший меня, постепенно рассеивается. Мутно-серый свет проникал через небольшое окошко под потолком. Я жадно осмотрел тесную комнату в поисках возможного способа выбраться на свободу. Увы, утешить себя было нечем: за исключением кровати, застеленной рваным тряпьём, помещение было пусто. Более внимательный осмотр единственного предмета мебели, бывшего в моём распоряжении, обнаружил свиток пергамента. На нём мелким каллиграфическим шрифтом, в котором я без труда узнал руку Лефевра, было написано послание, адресованное мне. Я с нетерпением ожидал, когда станет достаточно светло, чтобы можно было читать. Истина, открывшаяся по мере ознакомления с документом, оказалась хуже самых мрачных предположений. С первых строк письма стало очевидно, как сильно я ошибся в человеке, называющем себя Гастон Лефевр. Задолго до нашей встречи он разработал коварный план, не оставлявший жертве ни малейшего шанса. Ловушка была расставлена столь хитроумно, что у меня не зародилось подозрений относительно намерений сего субъекта. Как расчетливо он попросил не ставить никого в известность по поводу грядущего путешествия в его загородный дом! Если, обнаружив моё исчезновение, кто-то решит организовать поиски, представители закона всё равно прибудут слишком поздно… но поздно для чего?! Я с трепетом продолжил читать послание: