Алексей Полстовалов - Западня душ

"Если Вы не изменили намерения посетить моё тайное пристанище, я буду счастлив приветствовать Вас у себя. Рауль – слуга, что передал это послание – отвезёт Вас куда следует. Он нем, однако слухом обладает отменным, так что если в пути Вам что-нибудь понадобится, смело обращайтесь к нему по любому поводу. С нетерпением ожидаю Вашего визита.

Гастон Лефевр.

P.S. Вам придётся смириться с некоторым неудобством: во избежание обнаружения местоположения моего имения, гости вынуждены путешествовать в экипаже с закрытыми ставнями на окнах. Приношу извинения за эту меру предосторожности, думаю, Вы с пониманием отнесётесь к ней."

Рауль жестом пригласил меня следовать за ним. Времени на сборы не требовалось, так как я подготовил всё, что могло оказаться необходимым в путешествии, заранее. Несколько минут спустя, я уже сидел в странного вида повозке с окнами, снаружи затянутыми плотной материей наподобие занавеси, что, по-видимому, было сделано с целью скрыть деревянные ставни, могущие вызвать у прохожих подозрение. Следует ли говорить, что в кромешной тьме я чувствовал себя более чем неуютно. Должно быть, наш путь занял не столь много времени, но известно, что в темноте человек воспринимает действительность несколько иным образом, чем когда у него есть какие-либо зрительные ориентиры, поэтому мне казалось, что наш путь длится неправдоподобно долго. К концу поездки я был положительно измотан и даже сожалел о том, что дал согласие на достаточно сомнительное предложение Гастона. Единственное, на что оставалось надеяться – это на то, что его коллекция не окажется для меня разочарованием. Наконец экипаж остановился, Рауль отворил дверь и я, ослеплённый ярким солнечным светом, вышел на гравийную дорожку, ведущую к трёхэтажному особняку, выстроенному в традициях архитектуры раннего классицизма.

Лефевр собственнолично вышел приветствовать меня, он высказал сожаление относительно причинённого беспокойства в дороге и любезно проводил меня до комнаты, в коей, на срок, что я проведу у него в гостях, мне предстояло разместиться. После этого Гастон удалился, сообщив, что в три пополудни будет подан обед, пока же я могу располагать временем по своему усмотрению. Я быстро привёл себя в порядок; часы показывали половину третьего, и я решил немного осмотреться. Предоставленные апартаменты были значительно больше моей парижской квартиры, богато и со вкусом оформленные, они могли бы вызвать зависть самого искушённого знатока интерьеров. Внутреннее убранство комнаты было совершенно лишено крикливого пафоса, характерного для салонов современной аристократии – предприимчивых nouveau riche, устраивающих у себя дома сумбурное смешение стилей, подобия коему не существовало со времён вавилонского столпотворения. Архитектор Лефевра, по всей видимости, мастерски владел чувством формы и меры, что позволило создать в доме комфортную атмосферу, не прибегая к использованию сомнительных ухищрений, в огромном количестве представленных в архитектуре нашего времени. К несчастью, здесь было нечто, не позволявшее мне в полной мере насладиться уютом, царившем в апартаментах. Ещё ранее, когда я посещал Гастона Лефевра в Париже, я обратил внимание на странный запах, витавший в комнатах его особняка. Хозяин объяснил, что его ритуальные практики требуют воскурения особенных благовоний для достижения должного духовного состояния. Собственно, сладковатый, чуть горчащий аромат, навевавший размышления о глубокой древности, не был столь неприятен, напротив: тонко подобранные ингредиенты, сгорая, источали благоуханный дым, однако я с раннего детства был чрезвычайно восприимчив к любым запахам, и вскоре почувствовал сильную головную боль, прошедшую лишь спустя несколько часов, после того, как я оставил жилище Лефевра. В загородной резиденции этого господина, как мне показалось, запах был значительно сильнее, и, хотя в настоящий момент я не испытывал каких-либо болезненных ощущений, в любой момент пребывание в доме грозило обернуться тяжёлым испытанием.

После обеда Гастон пригласил меня осмотреть коллекцию. В обширном подвальном помещении были созданы идеальные условия для сохранения бесценных произведений искусства. Каким-то образом Лефевру удавалось поддерживать в залах постоянную температуру; к своему удивлению, я не чувствовал влажности, неизбежно присутствующей в местах, расположенных под землёй; массивные двери, снабжённые замысловатыми запорами, сводили возможность вторжения извне к минимуму. Путешествие по просторным холлам, заполненным всевозможными творениями величайших мастеров прошлого, было слишком стремительным, чтобы мне удалось подробно рассмотреть заинтересовавшие экспонаты. Позднее я понял, почему Гастон постоянно торопил меня, не позволяя подолгу задерживаться перед тем или иным chef-d'oeuvre: коллекция была чересчур велика, чтобы за один день ознакомиться с ней в полной мере. Мы миновали огромную библиотеку, где книжные полки, заставленные ветхими фолиантами античных философов и более современными томами, принадлежащими перу известных учёных, соседствовали со стеллажами, на которых хранились мрачные средневековые гримуары и прочая литература, посвящённая мрачному искусству оккультизма; отдельное место было отведено рукописям, принадлежащим перу величайших писателей. Мы побывали в зале, в котором Лефевр собрал механические инженерные приспособления, привлекавшие внимание совершенством исполнения, даже невзирая на то, что назначение их осталось для меня загадкой. Мы посетили помещение, где Гастон разместил невообразимое количество музыкальных инструментов, о существовании многих из которых, должно быть, не подозревают искусствоведы, или же полагают, что таковые сохранились лишь на страницах потрёпанных древних трактатов. Там же лежали стопки партитур, отмеченных автографами знаменитых композиторов.