Дэвид Веллингтон - Девяносто девять гробов

Времени понять, что происходит, у нее не было. Кто-то спас ее, но были вещи и поважнее. Лора потянулась и ощупала рану на плече. Оно было скользким от крови.

Спаситель подошел к ней, подергивая лицом. Он смотрел как раз туда, где были ее пальцы. На рану.

— Пожалуйста, патрульный. Прикройте ее.

Она нахмурилась. Натянула куртку поверх раны.

— Вы один из них, — сказала она.

И все же он был совершенно не похож на других. Он был мускулист, его тело было крепким, здоровым и сильным. Щеки почти горели от румянца, жара и здоровья. Он был одет в брюки и белую рубашку, застегнутую почти до самого верха. Ни ботинок, ни галстука.

— Кто…

— Малверн, — ответил он. — Это была идея Малверн.

Он вытянул левую руку. На ней не было пальцев.

— Не может быть! — выдавила она.

Это не могло быть правдой. Этого не могло произойти. Лицо было совершенно другим, и то, как он стоял, его поза была просто… просто…

— Я говорил тебе, что могу кое-что сделать, но это было радикальное решение.

— Вы не говорили, что оно будет противоестественным!

Она шагнула вперед и с силой ударила его по лицу. Это было все равно что ударить по одной из мраморных колонн здания мэрии: ее руке было намного больнее, чем его ледяной коже.

— Это извращение. Это просто мерзость.

— Да.

Он глянул вверх, словно принюхивался к ветру.

— Вы… вы спасли меня. У электрической карты. И потом, у дверей «Доббин-хауса». Вы… были там.

— Да.

Ярость рванулась у нее в груди.

— Я вас не просила!

Он отвернулся.

— Здесь, поблизости, есть и другие. Мы можем стоять тут и спорить, пока я не опьянею от запаха твоей крови, или же я могу прикончить их. Всех, до единого.

— И что потом? — спросила она.

— Потом я вернусь сюда. И ты выстрелишь мне прямо в сердце.

Его лицо изменилось.

Она не могла сказать, что оно смягчилось, но, с другой стороны, она никогда не видела нежности в этом лице, ни до, ни после того, как смерть изменила его.

— Раньше я был тебе бесполезен. Мое тело было бесполезно. Что, черт подери, толку от охотника за вампирами, который даже одеться сам не может? А так я, по крайней мере, могу быть полезен, пусть даже на одну только ночь. Другого выхода не было.

Она бы поспорила с ним. Она бы сказала ему кучу всего, если б только он захотел ее выслушать.

На следующий день я завалил пещеру, взорвав выход. Запечатав ее. И даже тогда, когда рванул порох и содрогнулась земля, я верил в то, что сказал Гристу. Что я скоро вернусь за ним.

Потом случилась донельзя странная вещь, которая казалась в тот момент невероятной: война закончилась. Не было необходимости в этом жутком кладе, не было смысла раскапывать старые тайны. Я не вернулся. Не могу сказать, что я забыл то, что я похоронил, ибо это будет ложью.

Долгие годы я вспоминал ту пещеру, но, впрочем, все реже и реже. Даже тайны имеют обыкновение блекнуть.

Передо мной лежат собранные мной бумаги. Свидетельство Гриста, рассказанное им от первого лица, и мои собственные записи. Даже полуразборчивая «письминая» присяга Рудольфа Сторроу тоже здесь. У меня есть все до единого доказательства, все мельчайшие улики, которые подтверждают мою причастность к тому, что было сделано. Чтобы собрать их все, мне потребовалось двадцать лет, но теперь я не уверен, к чему было все это беспокойство. Должен ли я последовать совету генерала Хэнкока и сжечь все это? Или поместить их в какой-нибудь пыльный вашингтонский архив со строжайшим наказом, чтобы к ним не прикасались более пятидесяти лет? Или отправить их редактору «Харперс уикли»? И пусть вся Америка узнает, что было сделано во имя нее?

Думаю, нет. Тайна принадлежит мне. И мой долг хранить молчание.

Через мгновение я положу перо. Потом я брошу этот листок и все остальные в огонь, как советовал генерал.

Алва Грист и его мертвые товарищи не проснутся до трубного гласа, и это спасение для всех нас. Мир никогда не узнает, что я совершил, но Господь видел все. Он один будет мне судьей.

Взошло солнце, застав Кэкстон сидящей в одиночестве возле здания мэрии. Спустя полчаса прибыла Национальная гвардия, сотни мужчин и женщин в полном боевом обмундировании, грузовики, вертолеты. Даже небольшой танк, привязанный к прицепной платформе трейлера.

Они привезли множество медперсонала и оборудования. Разбили полевой госпиталь на площади Линкольна, с койками на две дюжины человек. Один за другим появлялись пациенты, мужчины с полицейскими винтовками за спиной и затравленным выражением на лицах. Некоторые из них залегли на дно, когда план операции пошел прахом. Некоторые заперлись на складах или в общественных уборных и прождали там всю ночь. Другие просто отделились от основной группы и бродили по полю сражения, выискивая вампиров, но находили только призраков. Кэкстон насчитала двадцать три выживших — почти треть от того числа, которое она бросила в бой. Эта цифра не могла вернуть ей сон, но, если честно, это было больше, чем она ожидала.