Алексей Атеев - Дно разума

Севастьянов в сомнении хмыкнул, но машина действительно довольно резво выехала со двора и понеслась по только что политым улицам.

– А это не утка? – спросил Севастьянов, имея в виду факт оживления убитого охранника.

– Ты про Николаева? Полной уверенности нет, однако и сомневаться не приходится. Сообщил человек, проверенный на все сто. Пришел, говорит, домой. Баба его, значит, в обморок бухнулась. Потом милиция приехала. Вызвали «Скорую», отвезли в больницу… в морг. Там посмотрели, понюхали… Точно мертвый. Но живой!

– Странно.

– Еще бы! Первый подобный факт на моей памяти. Вот о чем нужно писать!

– Никто не поверит.

– Поверят… Другое дело: не опубликуют. Хотя если выдать все это за происки церковников…

– Все равно не поверят.

Вскоре «Запорожец» достиг территории кладбища, подъехал к конторе, где в этот час уже царило некоторое оживление, очень похожее на то, которое мог наблюдать Севастьянов, когда побывал здесь в первый раз. Он вылез из машины и тут же увидел знакомое лицо. Это была смотрительница кладбища Сабурова.

«Кажется, ее зовут Людмила Николаевна?» – соображал Севастьянов.

– Ага, Сергей Александрович, – первой приветствовала его Сабурова. – Опять к нам… По какому вопросу?

– Наслышаны, что у вас тут творится. Поэтому и приехали, – неожиданно встрял спутник профессора.

– А это еще кто? – изумилась Сабурова.

– Краевед Тимофей Иванович Кобылин, – отрекомендовался старик.

– О каких событиях речь ведете?

– А вы не знаете? Об этом мужике, который из могилы вылез.

Женщина поджала губы.

– Ничего подобного у нас не случалось, – холодно произнесла она.

– А вы меня не опасайтесь, – заметил старик Кобылин. – Я сам много лет проработал в органах. Между прочим, почетный чекист. – И Кобылин достал из кармана красную, с золотым тиснением, книжицу.

Сабурова смерила его взглядом с головы до ног.

– Позвонить бы нужно… – пробормотала она.

– Звоните!

– Ладно. И так все знают. Так что вас интересует, товарищи?

– Покажите, где он лежал до того, как… – Севастьянов постеснялся произнести подходящее слово.

– До того, как вылез, – сделал это за него старик Кобылин.

– А вы знаете, имеется еще один подобный случай, – понизила голос Сабурова. – Тоже позавчера случился, а может, вчера ночью. Некий Фофанов ожил.

– Неужели?! – вырвалось у профессора.

– Точно. Схоронили его больше месяца назад. Под трамвай попал. А вчера, под вечер, прибегает старушка и сообщает: «Возле захоронения моего мужа могила разрыта». Мы туда! Точно. Разрыта. Та же картина, что и у Николаева. Земля словно выброшена изнутри. Вроде взрывом. Щепки от крышки гроба вокруг валяются. А самого тела нет и в помине!

– Идем смотреть, – потребовал старик Кобылин.

– Мне сейчас некогда, вас проводят. Дядя Сеня, ты где?! – крикнула она.

Как из-под земли перед ними возник лысый загорелый старец, которого, как вспомнил Севастьянов, величали Семеном Марковичем Волчком. Старик Кобылин тоже узнал его.

– А, махновец! – воскликнул он. – И ты здесь. Здорово, давненько не виделись.

– Вы знакомы? – удивилась Сабурова.

– А то! – На лице старика Кобылина мелькнула зловещая усмешка. – В свое время я ему много крови попортил.

– Слушай, дядя Сеня, – обратилась Сабурова к Волчку, – проводи их на могилу этого… первого.

– Не могу, Людмила Николаевна. Дела у меня…

– Какие еще дела?

– Памятник одному товарищу нужно подправить, а то перекосился. То да се…

– Это он меня опасается, – хмыкнул старик Кобылин. – Не бойся, махновец, не обижу.

– Нет, – твердо произнес Волчок. – С ним я не пойду.

– Вот еще новости! Ладно, я сама провожу. Вы на машине? Тогда поехали. Только я сажусь вперед.

Севастьянов, наклонив переднее сиденье, кое-как протиснулся назад, и «Запорожец» тронулся.

– Направо… налево… еще раз направо, – командовала смотрительница. Чувствовалось, что она прекрасно разбирается в хаотичном нагромождении крестов, железных пирамидок со звездами на вершинах, каменных надгробий.

– Приехали, – сообщила Сабурова. – Дальше только пешком.

В это позднее июльское утро кладбище кипело жизнью. Вовсю распевала прыгавшая по веткам кленов и яблонь-дичек стайка пестрых щеглов, тинькали плохо заметные летом синицы, стрекотали сороки, надрывали глотки вороны. Впереди, обходя памятники и ловко пролезая между оградами, шла смотрительница, за ней следовал старик Кобылин, замыкал шествие Севастьянов.