Борис Лисицын - Свиток Наафранха

Весь рельеф поверхности скульптуры был стерт и нивелирован. В статуе отсутствовали даже намеки на полости или отверстия, в которые можно было положить вещь сколь угодно малого размера.

— Ты шутишь, — с недоверием сказал я. — Разве туда что-нибудь влезет?

— Я бы не стал, подобно тебе, так безапелляционно называть историю о Наафранхе легендой. И вот почему. В прессе ты наверняка встречал сообщения о загадочной молнии в районе работ экспедиции. Дело в том, что я один из немногих людей, кто способен рассказать правду об этих явлениях.

Кто знает, как выглядела эта статуя в первозданном виде? На каких планетах ее сотворили? Как она попала на комету, занесшую ее к нам?

Сейчас ее голова представляет собой, на первый взгляд, монолитный шар. Между тем, когда мы спустились в склеп, у этой фигуры была разинута пасть, причем она смотрелась столь угрожающе и мерзко, что у меня не возникло желания изучить скульптуру повнимательнее, — при этих словах Мейнингера я с досадой покачал головой. — Когда мы решили вскрыть саркофаг и немного сдвинули его крышку, на мгновение в помещении установилась непроницаемая тьма, а затем ее разорвал лиловый луч поразительной яркости, который ударил из гробницы вверх, расколол крышку вдребезги, затем, едва коснувшись, заплавил рот статуи (я полагаю, специально для того, чтобы скрыть от нас ее содержимое), пробил стену скалы и, достигнув Бог знает какой высоты, исчез в небе. Странно, что мы еще остались живы, ведь, надо полагать, температура у этого луча была астрономическая.

Откровенно говоря, сначала у нас возникло желание закрыть саркофаг и навсегда бросить его в склепе, — услышав эти слова Адама, я судорожно дернулся. — Но спустя некоторое время наш страх понемногу рассеялся, мы вытащили мумию и статую Наафранха наружу, и я увез их в Америку. Скоро я понял, что совершил непростительную ошибку.

— Почему же, черт возьми? Это же потрясающая ценность! Великое открытие!

— Это открытие не приведет к добру. Что будет, если Наафранх вновь оживет? Я не сомневаюсь в том, что этого момента неустанно ждут в течение тысячелетий его верные слуги — послушники культа оживителя мертвых Менехеба. Когда мы плыли назад, я заметил, что за мной следят… Не знаю, кто конкретно, но уже почти три недели я постоянно ощущаю на себе чьи-то пристальные коварные взгляды.

— Боже, Адам, у тебя паранойя! — простонал я. — Ты просто переутомился, вот и мерещится всякая ерунда, и твое воображение слишком распалено красивыми сказками. За время рождественских каникул ты отдохнешь, и все станет на свои места. А я пока займусь нашим новым другом с тем, чтобы к наступающему году порадовать общество.

— Прекрати болтать эти гадости, — внезапно разозлился Мейнингер. — Ты не понимаешь, насколько это серьезно.

Обычно кроткий и доброжелательный Адам к моему неописуемому удивлению принялся яростно отстаивать свою правоту, не чураясь недостойных оскорблений в мой адрес. Вскоре мне надоели его сентиментальные бредни, основанные на жалкой теософии, и я ушел домой спать, оставив Мейнингера в одиночестве.

На следующий день я позвонил ему домой, намереваясь помириться, но Элен сообщила, что Адам тяжело заболел и почти постояно находится в бессознательном состоянии. Мне пришлось заниматься подготовкой мумии Наафранха к презентации в одиночку. Позже, когда Мейнингер пришел в себя, я стал навещать его, но он по большей части отмалчивался, твердо избегая разговоров о Наафранхе. Мое решение выставить 10 января мумию неандертальца в демонстрационном зале он воспринял со странным безразличием.

Новый экспонат, как я и предполагал, сразу привлек к себе всеобщее внимание, причем не только среди специалистов, но и у широкой публики. Вопреки ожиданиям Мейнингера, никаких существенных неприятных эксцессов, связанных с мумией, не происходило, и он был вынужден согласиться с тем, что его страхи были лишены всякой реальной основы. Иногда меня немного смущало то, что некоторые посетители жаловались на плохое самочувствие во время созерцания Наафранха. Говорили, что от саркофага, накрытого сверху стеклянным колпаком, якобы исходят какие-то флюиды, вызывающие приступы слабости и боли. Эти приступы медленно проходили только после того, как люди покидали здание музея. Что касается меня, то я не чувствовал ничего дурного, скорее наоборот, наблюдение за трупом, сопровождающееся аномальным смакованием уродливых деталей мумии, бодрило меня. И жалобы посетителей музея откровенно смешили меня — то ли своей вздорностью, то ли самим фактом недомогания людей.