Дино Динаев - Собака Кантерсельфа

В подъезде стояла несусветная вонь. Он поднялся до чердака, проверил чердачный люк, он был заперт и давно не пользуем, потом спустился на нужный этаж. От вони некуда было деться, дверь указанной в визитке квартиры была приоткрыта. Он толкнул ее дулом умхальтера, в него шибануло таким мерзким запахом, которому трудно было подобрать название. Может, его хотели газом отравить?

– Есть кто? – крикнул он в глубину квартиры.

– Проходи! – донеслось в ответ, и голос он узнал.

– Микола, ты?

– Дверь закрой, сквозняк, мне нельзя простужаться.

Генерал прикрыл дверь и, стараясь дышать через раз, вошел. Диденко находился в комнате. Замотанный в простынь как в саван, он лежал под капельницей на медицинской кровати с кучей блестящих трубочек, штанг и пружин. От прежнего Миколы остался только голос. На кровати лежал лысый беззубый старик с потухшими белесыми глазами.

– Как я тебе? – поинтересовался старик. – В Москве сказали, месяц не протяну, а я уже почти три на этом свете кантуюсь. И все благодаря Живому. Он сказал, что еще пара месяцев, и я встану на ноги.

– Что-то не слышал о таком докторе, – осторожно заметил Крутохвостов, ища, куда бы сесть и, не находя.

В комнате было полно жирных блестящих мух. Они ползали и по черепу Диденко, но как-то нехотя. Что-то их не устраивало, и они старались улетать.

– За тобой кто-нибудь смотрит? Медсестра там? Может, чем помочь?

– Ничего не надо. У меня тут целый компьютер.

– А готовит тебе кто?

– Я же говорю, компьютер за все отвечает. Тупой ты, Кыш, и всегда был тупым.

– А ты острый. Зачем меня докторам сдал?

– Ничего я тебя не сдавал. Они сами берут, что хотят. Разве не так? Я переживаю, что в доктора в свое время не пошел. Ведь был выбор, хоть в юридический, хоть в медицинский институт. Все бесплатно. Помнишь? Вот стану на ноги, пойдем в сауну, пива возьмем, баб, а то у меня уже коняка застоялся, – он указал глазами на низ живота. – Повспоминаем былое. Знаешь, меня мучает один вопрос. Перед смертью Керундоло рассказал анекдот, ну очень смешной, ты его не помнишь случайно? Вот и я нет. Два месяца тут лежу и никак не вспомню. Я ведь совсем не сплю.

– Чего они от тебя хотят?

– Ничего, – удивился Диденко. – Живой добрейший души человек. Он не доктор, он Бог. Вылечусь, пойду в церковь и буду молиться на него как на Бога.

– Ты же атеист.

– Живой обещал окрестить меня.

– Я бы хотел с ним встретиться.

– Зачем? Живой сказал, что люди хотят причинить ему зло, и никто не должен про него знать.

– Нельзя говорить про всех людей скопом. Тем более живому доктору.

– Не поминай имени Живого всуе! Он научился защищаться. Он напустит на тебя порчу.

Сам к нему приползешь и в ножки поклонишься.

– Вот я и хочу его увидеть.

– Действительно, тупой, – Диденко хотел усмехнуться, но сморщился от боли, гримаса потянула кожу из-под простыни, темно синюю, с фиолетовыми разводами. – Его нельзя видеть, кто его увидит, долго не живет. Он очень слабый, и это его форма защиты. Его слишком долго обижали.

– Его настоящая фамилия Стиплер? – в лоб спросил Крутохвостов.

– Кто это? – спокойно переспросил больной.

В принципе он мог и не знать его настоящей фамилии.

– Поправь руку, ту, что под капельницей, затекла что-то, – попросил Диденко.

Крутохвостов наклонился, но едва дотронулся до свисающей руки, отдернулся. Эта рука не могла затечь, потому что была пластмассовой. Он осторожно потянул простынь, и ему стало плохо. Настоящий Диденко заканчивался сразу за неровно обрезанной шеей, остальное был пластмассовый муляж.

К отрубленной голове вели трубки с питательной жидкости, баллончик с которой лежал под простынею. И все.

– Закрой меня, я мерзну! – потребовал Диденко, то ли не видящий, то ли не желающий видеть своего состояния.

– Доберусь я до Живого!

– Заткнись!

Не обращая внимания на беснующуюся голову, Крутохвостов обыскивал комнату. Уже в первом же шкафу он обнаружил безголовое тело в активной фазе распада. На этом обыск закончился. Физически нормальный человек больше в этой комнате находиться не мог. Когда он обернулся, в руке у него появился пистолет.

– Ты чего делаешь? – вскричала голова. – Все никак не можешь мне простить, что я в Москву сообщил, что ты янкера кончил? А как же иначе? Ведь в противном случае, ты бы в Москву вместо меня поехал. Как ты не поймешь, ты ведь тупой для такого масштаба работы! Каждый должен быть на своем месте.

– Каждый должен быть на своем месте, – согласился генерал. – Кому жить, кому умирать.