Ури Геллер - Элла

Рядом с Дола стояла Джульетта. Без Фрэнка.

Краем глаза Гунтарсон заметил какое-то движение, и бросил взгляд в сумрачный коридор. Там стоял Фрэнк вместе со своим отцом Кеном и дядей Робертом.

— Нет! — сказал Гунтарсон. — Нет, нет, и еще раз нет!

— Мой дорогой директор, — Дола завладел его рукой. — Возможно, было бы лучше, если бы мы переместились в ваш номер.

Гунтарсон стряхнул его пальцы, и ухватил за руку Джульетту.

— Миссис Уоллис может войти. Фрэнк тоже, если хочет. Все остальные должны убраться немедленно!

— А ну, отпусти мою жену, приятель! — Кен размашистым шагом шел к нему. — Я на что угодно спорю, ты не забыл, как последний раз встал мне поперек дороги. Добавки захотелось, а?

— А на этот раз здесь еще и большой братец! — прорычал дядя Роберт.

— Мальчики, мальчики, — Дола просительно воздел руки. — Вы же обещали!

— Прошу прощения, — промямлила Джульетта, — вы ведь знаете — он по-прежнему мой муж…

— Никто их не приглашал, — заявил Гунтарсон Дола. — И вас тоже!

— Я пригласил их, — возразил доктор. — А миссис Уоллис пригласила меня. Но, право, неужели нам так необходимо пререкаться в коридоре? Элла ведь там, за дверью, совсем одна? Неужели вас это не беспокоит? Как вы полагаете, что она сейчас думает?

Фрэнк ужом пробрался к двери за спинами членов своего семейства, и стоял, приникнув глазом к замочной скважине.

— Я ее не вижу! — объявил он.

Гунтарсон замялся. Оставлять девчонку одну в ее теперешнем настроении, наедине с незащищенными окнами за дверью, которая запиралась с ее стороны — это было действительно опасно. Но позволить этому сброду опять вторгаться в ее жизнь — уже полное безумие!

— Миссис Уоллис и Фрэнк — пожалуйста. Что касается остальных — то Элла за вас не просила. Она не ваш клиент, Дола! Кен Уоллис, она больше не ваша дочь!

— Чушь собачья! — рявкнул Кен. — И попомни мои слова — кем бы она ни была для тебя, приятель, быть тебе за это в каталажке!

— Уберите его отсюда! — прошипел Гунтарсон.

— Право, не думаю, — проговорил доктор с изрядной долей ядовитой иронии, — что он захочет уйти!

— Отлично! Я вызываю полицию, — и Директор вытащил телефон.

— Полагаю, Элле это не слишком понравится, — заметил Дола. — Вся ее семья собралась здесь на Рождество, а вы велите их арестовать! А потом, подумайте о прессе…

— С которой вы уже связались, как я понимаю!

— Вы останетесь довольны, Директор. Я просто уверен, что так и будет! Представьте — самая знаменитая распавшаяся семья мира, семья Эллы, воссоединяется благодаря рождественской молитве… Вы меня удивляете, Питер! Я и помыслить не мог, что ваш выбор момента встречи определяла случайность!

— Я выбрал Рождество, — сказал Гунтарсон, все еще подпирая спиной дверь, — потому что перед Рождеством меня об этом попросила Элла. Она просила о возможности увидеться с матерью и братом. Она не просила об этом раньше — и уж точно не просила о встрече с отцом! Тем более — со своим дядюшкой-экзорцистом!

— Я все еще ее не вижу, — подал голос от замочной скважины Фрэнк.

Гунтарсон испытывал жгучее желание разбить поганцу голову о дверную ручку. Он ведь должен был видеть диван — почему же это там нет Эллы?

— Входите, — сдался он, — и если Элла попросит кого-то из вас уйти, вы уйдете немедленно. Это ясно?

— Открывай, — велел Кен и, отпихнув сына в сторону, сам распахнул дверь.

Элла стояла у окна, глядя вниз с высоты семнадцатого этажа. Над ней была только крыша, большой логотип «Хилтона», и синее небо. Она никогда прежде не бывала в таком высоком здании. Если бы люди, которые там, внизу, гуляли под зонтиками и пили кофе, купались и катались на белоснежных лодках, подняли вдруг головы и увидели Эллу, она показалась бы им такой же крошечной, какими она видела их. Но они не ведали о ее присутствии. И она молилась за них.

Фрэнк воскликнул:

— Элла! — и бросился к ней через всю комнату.

Он стоял перед ней, ухватив ее за руки, и их глаза были почти на одном уровне. Он явно окреп, и она прошептала:

— Ты вырос…

Джульетта, застыв в дверях, проговорила только:

— О, Боже мой! Боже мой!

Стоя напротив окна, на фоне льющегося из него солнечного света, Элла казалась почти прозрачной. Кожа на ее лице, бесцветная и бесплотная, обвисла, образовав пергаментные морщины, как у семидесятилетней старушки. Джульетте почудилось: тронь пальцем — и ощутишь под ним только кости. Голова смотрелась преувеличенно раздутой, как неправильной формы глобус, и казалась просто болванкой для волос — как всегда великолепных, бесконечных платиновых волн.