Клод Сеньоль - Матагот

От разочарования самолюбивому Брюлемаю приходилось носить две маски. Одну — радушия, теплоты и сострадания ко всем и каждому, готовности распить бутылочку с любым… Иными словами, в этой маске он напоминал депутата, желающего понравиться избирателям и обставить своего противника, чтобы отыграться на всех после выигранной баталии. Вторая маска была маской безжалостной злобы по отношению к Кордасье, которому, не будь у него на службе «духа», вряд ли бы удалось надолго задержаться в мире живых.

Но с помощью дьявола «дух» надежно охранял бывшего управляющего и наделял его достатком, что раздражало лесоруба, вооруженного только топором и не способного ничего поделать с соперником, несокрушимым, как гранитная скала. По словам Жанны, так было лучше, ибо Брюлемай, этот двуличный мешок из потертого бархата, набитый пока безопасными шишками, ей не нравился.

И едва слышным шепотом Жанна утверждала, что для них обоих все это добром не кончится.

Завершив уборку, Жанна Леу собралась и отошла уже достаточно далеко от дома, как вдруг поспешно вернулась, озабоченно остановившись в проеме двери. Жанна вернулась посоветовать мне завести собаку, как для компании, так и для защиты… Если я захочу, то она знает…

Я не скрыл от нее категорического требования Кордасье при заключении сделки. Я любил собак, но не собирался вступать в конфликт с Кордасье — по его тону было понятно, что он не шутит.

Женщина, пожевав губами, готовилась произнести слова, которые я уже прочел в ее глазах, но промолчала и удалилась восвояси.

Наши мнения совпадали — с требованием Кордасье следовало считаться.

Вскоре я получил подтверждение, что в Ардьер у собак было мало шансов на жизнь. Во всяком случае, для одной. Не знаю, как для других.

Вытянув первое же ведро из колодца, я понял, что стану регулярно покупать у бакалейщика ящики с минеральной водой. На всей ферме другой воды, как из колодца, не было, а эта выглядела густой и зеленой и воняла так отвратительно, что у меня заложило нос.

Я тут же слил отраву обратно в каменный сосуд, пока ею не провонял весь чистый воздух в округе.

Но если жаждущего едва не вырвало, то поэта влекла к колодцу тайна. Сколько камней я бросал в него, проходя мимо, чтобы замерить время падения и услышать плеск на дне!

Я бросал, слышал звонкое бульканье на глубине, а что давал замер? Вопрос оставался, как и в детстве, когда я считал, что внизу расположена огромная сказочная пещера.

Однако колодец не был бездной; более того, поверхность воды, усыпанная листьями дикого салата, предостерегала от заблуждения, и понимающий все взрослый человек видел, что здесь нет входа в полную тайн пещеру.

И все же одна тайна была.

На четвертый день, наклонившись над гладким истертым бортиком, я различил на воде округлое пятно.

Я отправился за граблями с длинной ручкой, висящими в амбаре, и попытался подцепить то, что увидел.

Несмотря на все усилия, ржавые, но все еще острые зубья никак не могли зацепить совершенно гладкую поверхность массы.

Наконец я все же подхватил предмет и вытащил его, сгорая от любопытства. Если бы не любопытство, я оставил бы жидкому аду эту гадость.

Короче говоря, я извлек раздутую, как бурдюк, падаль, покрытую кое-где огненно-рыжим волосом. Моя находка упала на землю с отвратительным чавканьем, разбрызгав во все стороны свое гниющее содержимое.

Четыре перебитых лапы держались только на коже, как, впрочем, и ужасная голова этого клыкастого страшного зверя, которому перерезали глотку.

Была ли это помесь волка с собакой? Или огромный пес? Или последний волк? Или ночное проклятие, явившееся из тайных ходов сказочного подземелья?

Каковы будут последствия моего поступка?

А быть может, этот дохлый пес был всего лишь свидетельством ненависти и сведения местных счетов? Предупреждение от Брюлемая или совет покинуть это место? Или что-то еще, о чем я не догадывался? Кто знает! Само Проклятие!

Проснувшийся во мне ребенок, проявивший излишнее любопытство к колодцу, задавал бессмысленные вопросы и не слышал немых ответов, которые тот давал с очевидной четкостью.

Я бросил падаль обратно, подкатил тяжелый камень, поднял его и столкнул вниз, чтобы хоть как-то заткнуть пасть проклятой дыры.

Хотя должен был без малейших колебаний вырыть вдали от фермы могилу и похоронить в ней неизвестно откуда взявшегося пса.

Воображению было где разгуляться — пес владел моими мыслями целый день и вскоре стал неудобоваримым для уставшего разума. Однако взгляд мой то и дело возвращался к колодцу, и я с трудом сглатывал противный комок слюны. Надо было бы уехать, покинуть Ардъер в тот же день; догадаться, что последовательность отвратительных происшествий составляла суть грядущей драмы. Но подобное желание ни на миг не посетило меня, ибо я верил не в ряд зловещих событий, а в ряд событий неприятных, какие случаются и при удаче, и при неудаче. Не будучи битым, я был далек от мысли, что вокруг меня постепенно сплеталась ткань трагической истории, которую мне придется прочесть до конца, не угадав ни единой детали даже тогда, когда придет мой черед сыграть в ней короткую, но главную роль.