Брайан Ходж - Реквием

Звуки вырывались из земли и скал, накладывались, переплетались. Я узнала мелодию из альбома «Здесь могут водиться драконы»… Синтезаторы, голоса, сначала только солистов, потом десятки, сотни других. Реквием, посвященный уходу королей.

Мелодия набирала силу, захватывала обрывы и пики, заполняла амфитеатр. Мощная, динамичная, неземная. Я уже плакала от счастья.

Посмотрела на Дуга. Его глаза широко раскрылись, челюсть отвисла. Но руки знали свое дело. Поворачивали тумблеры, нажимали кнопки, сдвигали рычажки. Звук всасывался на магнитофонную ленту, приводимую в движение аккумуляторами. Микрофоны нацелились на амфитеатр. Один раз он хлопнул рукой по наушникам, и я могла сказать, что такого слышать ему не доводилось.

Мне удались несколько шагов, потом я упала на колени. О галлюцинациях речи не было. Я слышала музыку, настоящую музыку.

Передо мной словно ожил фотоснимок из «Роллинг стоун», напечатанный вместе с рецензией. Я запомнила каждый проводок, каждый элемент сценического оборудования, большой и малый. Амфитеатр и окружающие склоны превратились в сцену. Я узнала все, что видела на фотоснимке.

На сцене возвели руины деревни. Обрушившиеся каменное стены, горящие соломенные крыши, подожженные факелами воинов армии Влада. Силуэты лошадей и всадников на заднике. А по обе стороны сцены — ряды колов, на которых Влад насаживал своих противников. И пока играла музыка, на огромном экране орды облаченных в шкуры варваров неторопливо занимались привычным делом… хладнокровно вгоняли в зад пленникам колья, а потом устанавливали их, как флагштоки. И тела трепыхались, брызжа сценической кровью. Выглядело все очень реально, совсем как сейчас.

Я оставила Дуга, бросилась к амфитеатру, сцене, созданной самой природой. Величественная музыка рвалась к небу, музыканты Не замечали моего присутствия: Теренс Доббинс, Паганини двадцатого столетия, сменивший скрипку на гитару, Дилан Прайс, бас-гитара и ведущий вокалист, Йен Смит-Тейлор, волшебник-клавишник, Джон Уэйкфилд, фантастический ударник.

Цвета пульсировали, переходя один в другой, вибрируя, угасая и возникая вновь. Подсвеченный красным, каждый музыкант находился в колонне синего огня…

Я не сводила глаз с Дилана Прайса, который пел о том, что находилось за краем земли. Он широко расставил ноги, грива черных волос билась о плечи. В рубашке из тонкой кожи, обтягивающей грудь, он являл собой мечту девочки-подростка, вступающей в пору зрелости, какой я и была десять лет тому назад. Голосом он мог соперничать с ангелами.

Песни сменяли одна другую, практически без пауз. Языки пламени пожирали разрушенную сцену-деревню. Число окровавленных жертв множилось, гигантские колы накренялись в разные стороны, напоминая лес, лишенный листвы и сучьев.

Сорок минут спустя они сыграли песню, которую я никогда не слышала. Застыв перед амфитеатром, я вслушивалась в слова, прорывавшиеся сквозь баронские горны. Что-то об Артуре, что-то о Мордреде. За моей спиной радостно завопил Дуг. Записанные, но еще нигде не исполнявшиеся песни. Арифмометр в его голове уже подсчитывал прибыль. Мы слышали пятый альбом группы «Грендель», главной темой которого, по слухам, должен был стать король Артур и его рыцари Круглого стола.

Счастливый, счастливый Дуг. Пленка, которая сейчас крутилась в магнитофоне, приносила ему целое состояние.

Семьдесят минут спустя «Грендели», как обычно, сменили инструменты. Вместо электрической гитары в руках Теренса появилась акустическая, двенадцати струнная. Дилан заменил бас-гитару мандолиной и арфой. Йен пересел за клавесин, Джон оставил барабаны и взял свирель. Алое пламя над стенами и крышами сменилось теплым светом догорающих угольков. Несчастные на колах и орды варваров ушли в тень.

На сцене зазвучала другая музыка. Более тонкая, живая, нежная. Сложные тексты вплетались в сонату. Если бы не одежда, группа «Грендель» могла бы сойти за оркестр, играющий на балу в эпоху Возрождения.

Но не прошло и нескольких минут, как случился первый сбой. Пальцы Теренса Доббинса вдруг соскочили со струн. Он выпрямился, и я увидела, как из его носа капает кровь, пятная гитару. И тут же их игра совсем разладилась. Кровь сочилась из глаз, ушей, ноздрей, пальцев, ртов. Капала на одежду, на белые, из слоновой кости, клавиши клавесина, забивала свирель Джона.

Все они дергались и извивались, словно от боли.

Но пытались продолжить.

Дилан Прайс, который сидел на низком стуле, поднял голову, оторвав взгляд от мандолины, залитой кровью. И впервые с начала ночного концерта посмотрел на меня. Не в мою сторону, а на меня .