Марк Фрост - Список семи

– Джон Спаркс, – едва слышно проговорил он.

– Простите?

– Джон Спаркс.

– Родственник того джентльмена?

– Брат.

– И что насчет Джона Спаркса, Артур?

– Это имя вам знакомо?

Лебу помедлил с ответом.

– Возможно.

– Он говорил мне, что находится на службе королевы, – прошептал Дойл.

Лебу насторожился.

– И что прикажете делать с этим?

– Может быть, вы проверите его?

– Что еще вы расскажете мне о Джоне Спарксе, Артур? – спросил Лебу, пытаясь вызвать Дойла на откровенность.

Дойл колебался.

– Это все, что я знаю.

Они переглянулись. Дойл почувствовал: все, что их связывает, может в любой момент оборваться. Лебу поднялся со стула.

– Мой совет вам, Артур: оставайтесь в Лондоне.

– Значит, я могу идти?

– Да. Но я должен знать, где найти вас в случае необходимости.

– Можете справляться в госпитале Святого Варфоломея. Я предупрежу об этом.

– Ну ладно, – тоном наставника проговорил Лебу. – Не думаю, что с вами все в порядке, Артур. Впрочем, вам, как врачу, виднее. Но может, вам стоит обратиться к психиатру?

Ну и отлично, подумал Дойл, он не считает меня преступником, принимая за сумасшедшего.

– Я благодарен вам за заботу, инспектор, – уважительным голосом произнес Дойл.

Стоя уже в дверях, Лебу вдруг спросил:

– Вам есть где остановиться, Артур?

– Спасибо, Клод. Я устроюсь.

Лебу кивнул.

– Извините, Клод, а имя Боджер Наггинс говорит вам что-нибудь?

– Боджер Наггинс?

– Призер, точнее, экс-чемпион в полусреднем весе. Он был в зале, где играли в кости, но в камере я его не видел.

– В чем он замешан, этот Боджер Наггинс?

– Мне достоверно известно, что он сбежал из тюрьмы Ньюгейт и его разыскивает полиция.

– Больше не разыскивает.

– Извините?

– Час назад мы вытащили труп мистера Боджера Наггинса из Темзы.

– Он утонул? – в замешательстве спросил Дойл.

– Ему перегрызли глотку. Похоже, какое-то животное.

Для человека без пенса в кармане и с пустым желудком путь от тюрьмы Пентонвилл до центра Лондона казался бесконечно долгим. Дойл решил, что просить Лебу об освобождении Барри неуместно: для Барри тюрьма была родным домом, и он мог какое-то время перекантоваться там. Разумеется, свидание со Спарксом в полдень у книжного магазина Хэчарда Дойл пропустил. Нанять кеб он не решился, так как ему нечем было заплатить. Он шел по дороге и даже не пытался посторониться, когда его обдавали грязью проезжавшие мимо экипажи. Их пассажиры бросали на Дойла подозрительные взгляды, полные презрения, как ему казалось. Или хуже того, вообще смотрели сквозь него, не замечая вовсе. Дойл почувствовал симпатию к тем бездомным бродягам, которые скитались по дорогам и были лишены элементарных прав в этой кошмарной жизни. А самодовольные буржуа разъезжали в роскошных экипажах, коротая время между ланчем и обедом, на всевозможных светских раутах. Горести и нужды простых людей были далеки от них, как звезды на небе. Дойл подумал, что, в сущности, разбойник Барри из Ист-Энда ему ближе и понятнее, чем равнодушные буржуа, проезжавшие мимо него в своих экипажах. И эти люди считаются гордостью нашего цивилизованного общества… Это они – тот самый средний класс, который пользуется плодами чужого труда и всеми гражданскими свободами. Да он и сам считал себя выходцем из среднего класса и принимал как должное все привилегии, забывая о бренности человеческой жизни. Господи! Какое лицемерие! Какое заблуждение надеяться, что сердце бесчувственного гордеца могут растрогать несчастья каких-то мелких людишек!

"Современное общество требует от простых людей невероятных жертв, – подумал Дойл. – Мы забываем, что в этой жизни от нас самих зависит самая малость. С маниакальным упорством изо дня в день мы совершаем одни и те же ошибки, хотя и признаем их самоубийственность. Только бы выжить! Мы сознательно ограничиваем наше мировосприятие, как бы надевая шоры, потому что с самого рождения приучены к тому, что все это необходимо для нашего же блага. Но если распахнуть глаза, мы увидим боль, и страдания, и муки, которые мы старались не замечать. Боль и несчастья никуда не исчезают, они окружают нас повсюду, и мы начинаем думать, что человек обречен на страдания именно потому, что он человек. Только настоящая трагедия способна еще время от времени встряхнуть нас, открывая нашему взору подлинные глубины бытия. Войны, эпидемии, природные катастрофы – вот что заставляет нас содрогаться и выводит из состояния благодушия и опасного забытья. Так же, как страх и ужас, которые мы испытываем, теряя все, что было привычным, дорогим и, казалось, незыблемым. Вот это и происходит сейчас со мной.