Дэвид Баркли - Эсхил

На лицо ей упала прядь черных волос, он смахнул её, как в тот раз, когда они впервые поцеловались. Он прижал её к себе и поцеловал, 12 лет огненной страсти промелькнули между ними в этот момент. Когда они разжали объятия, он заметил, как по щекам Люсии текли слезы. «Как же они похожи» — подумал Доминик.

— Это из-за него мы уезжаем, — сказала Люсия. — Я с ним не останусь. Тем более, на этом вонючем грязном корабле.

— Я тоже не хочу, — присоединилась к сестре София.

— Люсия, милая, — сказала Магдалена, склоняясь к дочери. — Выслушай. Папа тебя очень любит. И ты будешь делать то, что он скажет. Слышишь меня? Ты поедешь с ним.

— Нет, не поедем, — заявила София и хмыкнула.

— Нет, поедете. Во всем этом виноват не папа, а люди с оружием. Слышите меня? Это не его вина, а их. Папа — глава нашей семьи и я хочу, чтобы вы слушались его, когда меня не будет. Он не позволит причинить вам вред. Обещаю, — она обратилась к Люсии: — Помнишь, когда ты была совсем маленькой и ездила к бабушке? Мы весь день ехали в старом вонючем автобусе, потому что не могли позволить себе ничего другого. Но мы добрались и ты была очень рада увидеться с бабушкой. А на следующий день мы пошли к реке и устроили пикник. Помнишь? Ты играла в траве и лазала по деревьям, но упрашивала меня разрешения искупаться. Папа сказал «нет», потому что вода была очень холодной. Ты весь день просидела на берегу, потому что твоя сестренка была ещё младенцем, и играть было не с кем. И тебе стало скучно. Помнишь, что случилось потом?

— Я прыгнула в воду, — ответила девочка.

— Ты прыгнула в воду, — повторила женщина. — Вода, ведь, была холодной? Ты чуть не утонула. Мы думали, ты играешь с куклами, пока не услышали крик. И папа бросился вслед за тобой.

— Он прыгнул за мной в одежде, — добавила Люсия.

— Вот именно, — кивнула мать. — Он прыгнул за тобой и через пять секунд вытащил тебя на поверхность и спас тебе жизнь.

София внимательно слушала их диалог, не вынимая палец изо рта. Доминик не видел, чтобы дочь так делала с тех пор, как ей исполнилось три года. Мэгги повернулась и наклонилась к ней, как к Люсии.

— А ты, София, помнишь, как в прошлом году сильно заболела, лежала в кровати и не пошла в школу?

София кивнула.

— Я хотела, чтобы ты на следующий день отправилась учиться, но папа настоял, что тебе нужен врач. Он что-то услышал в твоём кашле. Врач послушал, как ты дышишь и осмотрел. Помнишь?

— Мне это не понравилось, — сказала София, вытащив палец изо рта и тут же засунув его обратно.

— Оказалось, что ты серьезно больна и, если бы мы не раздобыли необходимые лекарства, ты бы умерла.

София прекрасно это помнила, но, всё равно, выглядела испуганной.

— У меня была мония, — сказала она.

— Верно, у тебя была пневмония. Папа знал, что с тобой что-то не так, поэтому вызвал доктора. Если бы не он… — она запнулась. Доминик подошел к ним и встал рядом.

— Судно готово, — сказал Харальд. И добавил: — Поторапливайтесь, пожалуйста.

Мэгги посмотрела на дочерей.

— Видите, папа очень о вас заботится. Он пытался спасти вас. Он и сейчас пытается. Просто… просто, в моем случае, он немного опоздал, — она крепко прижала детей к груди.

София сильно испугалась.

— Мама! Мама, мне больно!

Мэгги отпустила их и попыталась улыбнуться.

— Прости, милая.

К ней подошел рядовой Гантте с пистолетом наизготовку, значит пришло время расставаться.

— Вы можете не целиться в меня, хотя бы, пока здесь дети? — резко сказала она ему. — Я пойду с вами, только уберите эту штуку. Вам понятно?

Молодой человек удивился её напору и шагнул назад. Пистолет он не убрал, он опустил руки и спрятал оружие в кулаке.

Мэгги прижалась к Доминику и снова поцеловала его. Прежде чем он успел попрощаться, она отпрянула от него и ушла вместе с солдатом. Рядовой Гантте держал её под локоть, но оружия на неё больше не направлял. Он остановился только, чтобы отсалютовать лейтенанту Дитриху, затем вместе с женщиной ушел с причала и исчез во тьме.

«Адальгиза» покинула причал уже после полуночи. В настоящий момент, судно набирало ход, слегка покачиваясь в спокойных водах залива. Доминик стоял на носу и прижимал дочерей к себе, гадая, где сейчас Магдалена.

Когда прибрежные строения исчезли на горизонте, он подумал о доме, который им пришлось оставить. Не о людях, не о районе, но о физическом месте, о жилище. Он подумал о письменном столе из красного дерева в своем кабинете, который был в их семье уже три поколения. Подумал о портрете жены и Люсии в зале, который был написан, когда их старшая дочь была младенцем. О журналах, в которых печатались его статьи, эти журналы так и остались лежать в шкафу на кухне. О бутылках вина в подвале, разлитых ещё до 1918 года. И о дедушкиных часах с медным маятником ручной работы в кабинете. Всё это и многое другое навсегда осталось в прошлом.