Тим Пауэрс - Три дня до небытия

– Черт! – прошептал он, переключаясь обратно.

– …попробуем, – закончил агент, и сигнал прервался.

– Зараза!

Раскасс перевел переключатель в предыдущее положение, мужской голос спрашивал:

– Вы слушаете? Это был код? В списке нет Привидений.

– Не важно, – отрезал Раскасс. – Теперь слышу. Стреляйте дротиком со снотворным, не показываясь на глаза.

– Слушаюсь. А что это за привидения?

– Это пьеса Шоу, которой нет в списке. Не бери в голову. Просто доставьте его мне. Все.

– Хорошо. До связи.

И сигнал снова пропал. Раскасс вернул рацию на пояс и глубоко втянул прохладный, сдобренный дымком воздух.

– «Привидения» – это Ибсен, – вмешался Гольц.

– Знаю, знаю. Заткнись.

– Похоже, что старикан из «рамблера» – не просто какой-то родственник, приехавший на похороны.

– Заткнись, сказано! – Раскасс вдохнул чуть ли не с присвистом. – Что это было? Когда наши парни пытались его взять, а машина пропала?

– Это была не билокация, – ответил Гольц. – Это трилокация – поскольку машина тоже двигалась в трех направлениях, а не только человек в ней, если, конечно, он оставался в машине. Он мог и телепортироваться за миг до того. Я бы на его месте так и сделал, будь у меня такая возможность. Но это не объясняет, откуда взялись три машины.

– Похоже на применение артефакта Эйнштейна-Марич?

– Это тоже не объясняет появления нескольких машин, по крайней мере, я объяснения не нахожу. Может быть, лучше Шарлотте не убивать Маррити. Парень может что-то знать.

– Принятое решение – неоплаченный долг, – напомнил Раскасс. – К тому же моссадовец, надавив на него, проинструктировал – научил, что отвечать другим агентам. А дочь в изоляции от него будет нам полезнее. К тому же он, – Раскасс махнул рукой на темнеющий за спиной автобус, – хочет такой же жертвы от каждого из нас – мы все его должники, а Шарлотта уже ушла в минус.

– Наши души.

Раскасс пожал плечами.

– Годится все, что нарушит избранную нами полярность.

– А разве платеж будет засчитан, если ты оплачиваешь его пьяным? – спросил Гольц. – Никто из нас не пьет спиртного. Пьет только Шарлотта.

– Для некоторых людей, а Шарлотта именно такая, выпивка – важный фактор демонтажа. Но когда алкоголь демонтирует ее, ей тоже придется от него отказаться.

– Держи карман шире. А ведь когда-то ты был в нее влюблен?

– Это не имеет значения.

Гольц вытащил из кармана складной нож с предохранителем и открыл лезвие.

– Она думает, ей позволят вернуться назад, переделать свою жизнь.

– Тебе какое дело, что она думает?

Гольц добродушно усмехнулся.

– Дело? Никакого. Заметь себе, – он махнул ножом в сторону автобуса, – я свои долги плачу, – и уже громче позвал: – Фред!

– Йо! – откликнулся из открытого окна Фред.

– Спроси мальчика, христианин ли он.

– Кивает, – после паузы ответил Фред.

– Ох, какая жалость. Скажи ему, что он станет красиво упакованным подарком дьяволу.

– Жестокость – тоже неплохой фактор демонтажа, – заметил Раскасс, – но и от нее, в конце концов, придется отказаться.

– Не пытайся меня очеловечить, – рассмеялся Гольц. – Придется отказаться? Человек не волен решать, чего ему желать. Я – шарик на колесе рулетки.

Раскасс покачал головой.

– Шопенгауэр. Философия там тоже не понадобится. Как и рациональное мышление в целом.

– Жду не дождусь.

– Далеко пойдешь. А сейчас пора тебе возвращаться в автобус.

Гольц тихонько рассмеялся, поплелся назад по утрамбованному песку и скрылся, обойдя неосвещенный автобус спереди. Чуть погодя автобус заметно качнулся – Гольц вошел в дверь с дальнего конца.

Нам нужно как можно скорее добиться успеха, подумал Раскасс, начиная дышать глубже в предвкушении выхода из тела. Мне нужен доступ к нижней половине чаши.

Он придвинулся к ограде и встал перед ней на колени. Это был горизонтальный деревянный шест, через каждые десять футов поддерживаемый стальной подпоркой. Раскасс навалился на него грудью, обхватив руками с внешней стороны.

Впервые он вышел из тела в двенадцать лет: просто однажды утром встал с кровати, оглянулся и увидел, что его тело еще лежит в постели. Ужас заставил его броситься обратно, и он впервые пережил вхождение в тело: словно натягиваешь через голову тесный мешок, протискиваешь в него руки и ноги и он наконец смыкается на пальцах ног. Несколько лет спустя история повторилась – тогда он дышал через эфирную маску во время стоматологической операции. А к двадцати годам он научился покидать тело по желанию, и даже голова при этом почти не кружилась.