Юрий Бурносов - Чудовищ нет

громко продекламировал штабс-капитан, отбросив в сторону едва надкушенное зеленое яблоко.

— Здравствуйте, господин Шкирятов. Здравствуйте, милостивый государь.

— Господин Каратыгин, Николай Павлович, — поспешил представить собачника штабс-капитан.

«Тваренелюбивый» господин Каратыгин оказался очень низенького роста человек с угрожающе выпяченной вперед черной бородою. Облачен он был в охотничий костюм немецкого манера, диковатого цвета, а на голову надел нелепое кепи, подсмотренное, очевидно, где-то в журнале.

— Верно, это вы из Санкт-Петербурга чиновник? — осведомился он, слезая с коня.

— Именно так.

— Господин Рязанов изъявил желание участвовать, — сказал штабс-капитан.

Каратыгин пожал плечами:

— По мне так, и на здоровье, только знаю я, каково по лесу ходить… Надолго ли хватит? В отрепьях, в кустах шарить надобно, не променад совершать.

— Не беспокойтесь, господин Каратыгин, — сказал Иван Иванович, — я не стану обузою.

— По мне, как хотите, — буркнул Каратыгин. — Я человек привычный, а вот вы бесперечь умаетесь. Да и верхом умеете ли? В столицах, оно все в ландо.

— Прошу прощения, господин Каратыгин, но я не в первый раз на охоте, — сказал Рязанов. — Верхом также сподобил господь: спаниш-рейтера или особого шлих-цигеля не продемонстрирую, но с коня не упаду, будьте покойны.

Помещик пожал плечами, показывая, что не склонен верить петербургскому чиновнику, и принялся ругаться на мужиков, которые недостаточно ревностно обихаживали гончих. Штабс-капитан доверительно шепнул Ивану Ивановичу:

— Вы внимания на него не обращайте. Я уж успел выслушать о том, какова была раньше армия и какая никудышная противу нее нынешняя. А вы что-то бледны, Иван Иванович… Что так? Дурно спали?

— Да, никак не мог уснуть, — сознался Рязанов. — На свежем воздухе взбодрюсь! Ну, не пора ли ехать? Или ждем кого?

— То-то что ждем, — усмехнулся штабс-капитан. — Господин Армалинский с нами попросился.

— Вот те на! Ему-то зачем?

— Проявил интерес как естествоиспытатель, я не мог отказать. Обещал, что мешать не будет.

— А что же Каратыгин?

— Каратыгин-то? Не поверите, но смолчал. Мне так даже показалось, что он Армалинского малость побаивается.

— Что ж, пусть едет… Так вот он, кстати говоря.

Илья Ильич Армалинский, в клетчатой одежде и с ружьем на плече, в самом деле подъезжал к просеке. В седле он держался как-то боком, но довольно уверенно.

— Утро доброе, — сказал он, приблизившись и глядя на всех сквозь пенсне. — Je vous ai manqu? [22] Вы по мне скучали? (фр.) Вы не поверите, господа, кто со мною сейчас желал на охоту ехать.

— Кто же? — осведомился Шкирятов.

— Арап Моисей! Я, понимаете ли, собираюсь, а он рукою на ружье кажет и себя в грудь пальцем тычет — со мною, дескать, просится. И старательно выговаривает: «Ы! Ы!» Еле угомонился. А вы, господин Рязанов, — обернулся «рамоли» к Ивану Ивановичу, — не обессудьте, Никитка мой, за которым вы посылали, убоялся ехать… Но объяснил мне, где медведя-то видал, со всей возможной точностью объяснил.

— Да там и мои мужики будут, — сообщил Каратыгин. — Антипка да Осип, им Никитка всю экспедицию детально обсказал. Верно, дожидаются уже.

— Я, барин, тута! — отозвался Осип. — При собаках!

— А, верно… и не приметил тебя, черта… Что же, Антипка один пошел?!

— Один, чего ему бояться…

— Вот и хорошо, — сказал Рязанов, несколько разозленный появлением Армалинского. — Если никто более не изъявит желания принять участие в убиении зверя, мы, наверное, можем отправляться.

Кони трусили по малоезженой дороге, заросшей мелкой травой, с лужами, покрытыми ряскою. Каратыгин ехал последним, со своими мужиками и собаками; Армалинский, словно чувствуя вину, держался подле него, а штабс-капитан и Иван Иванович Рязанов оторвались от остальных шагов на полета вперед. Шкирятов добыл откуда-то еще одно яблоко и грыз его, посматривая по сторонам.

— Ружье у Афанасия Адамыча взяли? — спросил он.

Рязанов кивнул.

— Напрасно. У Миклашевского ружья хороши, да хозяин у них ленив. Пауков хоть из стволов выгнали?

— Зачем вы меня дразните, господин штабс-капитан? — улыбнулся Рязанов. — Вычищено ружье, смазано, я еще с вечера Трофимычу сказал.

— Скушный вы, вот что, Иван Иваныч, — сделал мину Шкирятов и выбросил яблоко в заросли орешника. — Тьфу, пропасть, кислятина какая!