Кодзи Судзуки - Кольцо (другой перевод)

От огорчения Кимура даже зацокал языком и повернулся к мотоциклисту. Тот, как будто не обращая внимания на плотно затянутый под подбородком ремешок, пытался сдернуть шлем с головы, да так энергично, что казалось, еще немного, и он вместе со шлемом оторвет себе голову.

…ух ты, плохи дела…

Кимура наконец-то понял, что с молодым человеком действительно не все в порядке, присел подле него на корточки и спросил: «Ты как вообще?» Через дымчатое стекло он не мог разглядеть лица пострадавшего. Парень крепко схватил

Кимуру за руку и силился что-то сказать. Казалось, он просит о чем-то. Беззвучно умоляет. Он даже не попытался открыть забрало. Кимура мгновенно сориентировался:

— Полежи тут немного, я сейчас «скорую» вызову. — Он побежал к телефону-автомату. «Где же это видано, — думал он на бегу, — чтобы человек так изувечился, просто упав с мотоцикла? Он ведь на месте стоял, не ехал никуда. Наверное, головой ударился. — И тут же отвечал сам себе: — Да что ты несешь чепуху? У него же шлем на голове…» У Кимуры засосало под ложечкой от недоброго предчувствия.

«Если он сильно поранился, сделаю ремонт в счет своей страховки. Вот ведь незадача какая, теперь надо заявлять о происшествии, а потом еще эта беготня с полицией…»

Позвонив, Кимура вернулся к машине. Парень лежал неподвижно, схватившись руками за горло. Вокруг уже собралась кучка любопытных. Протолкнувшись сквозь них, Кимура громко объявил о том, что уже вызвал «скорую помощь»: «Эй, разойдитесь. Сейчас „скорая“ подъедет!»

Вот он присел на корточки, расстегивает ремешок у парня под подбородком, чтобы снять шлем. И тут — неужели парень притворялся, когда корчился на мостовой, вцепившись обеими руками в голову? — шлем с легкостью снимается, он и застегнут-то был только для виду…

Кимура вздрогнул, когда из-под шлема показалось искаженное от ужаса — более подходящего слова он не смог найти — лицо. Выпученные глаза широко раскрыты, ярко-красный язык провалился в горло, по краям рта стекает слюна. Теперь уже можно не дожидаться «скорую» — и так все ясно. Во время возни с ремешком он попытался нащупать на шее пульс, но безрезультатно. Кимура содрогнулся от отвращения. Окружающий пейзаж мягко расплывался, теряя какое бы то ни было подобие реальности…

Переднее колесо повалившегося мотоцикла продолжает медленно крутиться, из-под бензобака вытекает и бежит по асфальту тонкая черная струйка машинного масла. Струйка тянется до сточной канавы и медленными каплями падает вниз в воду. На фоне безветренной ясной ночи в который раз зажегся красный сигнал светофора.

Кимура, пошатываясь, встал, оперся об ограждение на краю тротуара и еще раз взглянул на тело мотоциклиста, распростертое на проезжей части. Голова молодого человека покоилась на шлеме, как на подушке, из-за чего его шея неестественно согнулась почти под прямым углом.

…неужели это я ему шлем под голову так подложил? Как подушку… Зачем только, непонятно…

Хоть это и произошло несколько секунд назад, Кимура ровным счетом ничего не мог вспомнить. С мостовой на него глядели два широко раскрытых, вопрошающих глаза. Его передернуло, зазнобило. Казалось, что липкий, горячий воздух на мгновение всей своей тяжестью опустился ему на плечи и прошел стороной. Несмотря на жаркую экваториальную ночь, Кимура не мог унять дрожь и трясся, трясся всем телом…

В зеленоватой воде крепостного рва отражались осенние краски раннего утра.

Жаркий сентябрь был уже на исходе. Казуюки Асакава как раз спускался в метро, но вдруг передумал, повернул на выход — ему захотелось пройтись, полюбоваться вблизи отражением, которое он наблюдал с высоты девятого этажа. Глоток свежего воздуха был просто необходим — а то ему уже начало казаться, что вместе с тяжелым, спертым воздухом редакции он, как осадок на дно бутылки, опускается под землю, на платформу метро…

Асакава взбежал по ступенькам. Вот выплыл навстречу императорский парк, и сразу стало легче — можно было смириться даже с клубами выхлопных газов, наплывающих оттуда, где пятая магистраль сливается с объездным шоссе. Едва просветлевшее небо свежо сияло в утренней прохладе.

Хотя Асакава проработал всю ночь и порядком устал, спать ему не хотелось. Мысль о только что дописанной статье будоражила его, заставляя лихорадочно работать каждую клеточку мозга. Он две недели трудился без выходных и надеялся ближайшие пару дней спокойно отдохнуть в кругу семьи. Он предвкушал долгожданные выходные, которые честно заслужил — главный редактор лично посоветовал ему хорошенько выспаться и прийти в себя.