Юрий Петухов: Воскресший, или Полтора года в аду

Мне некуда было деваться, и я вернулся к своему разбитому гробу. Собственное бездыханное тело, этот жалкий труп с расколотой башкой вызвал у меня истерический хохот. Я хохотал словно безумец — без всякой причины, взахлеб, сотрясаясь и обливаясь невидимыми слезами. Потом все оборвалось, столь же резко, как накатило. Я набросился на гроб, на тело. Я хотел все разломать, разорвать, раскидать… Но мои руки проходили сквозь доски, сквозь мясо и кости. Я ничего не мог поделать. И от бессилия мне становилось в сто крат хуже. Это был идиотизм высшей марки. Вот он я — лежу дохляком, вот он — мой труп! И сам же я бьюсь в истерике рядом. Поневоле решишь, что спятил, что раздвоение в мозгах наступило — я ведь слыхал, так бывает у чокнутых и алкашей. Может, и я такой? Нет! Я четко помнил, как он мне по башке врезал топором — вон она, рана. Я снова попытался запустить ладонь в дыру в черепе, но на полдороге остановил руку. Кто-то следил за мною, я это сразу почувствовал. И обернулся. Я позабыл, что не надо оборачиваться, что видно во все стороны и без того. Но обернулся, по старой привычке. И вот тут-то понял: видно, да не всё! Я столкнулся взглядом с кем-то. Даже не понял с кем. Но таких глаз там, наверху, я не видел. Эти глаза прожгли меня насквозь, просверлили… и пропали. И снова внутри меня зазвучал страшный Голос, снова будто полыхнуло горящим светом и завизжала циркулярная пила, И тут я почувствовал, что плита, та самая, что была сверху, опускается. Она стала вдруг давить, вжимать меня в полупрозрачную землю. Но я не хотел вниз! Я хотел наверх!

Мой собственный гроб с моим собственным холодным изуродованным телом пошли вверх — неумолимо, медленно. Но пошли! Я даже не понял сразу, что это я сам стал опускаться под давлением проклятой свинцовой плиты. И опять откуда-то сбоку на меня зыркнули нечеловеческие глаза. Голос сразу же смолк. И издалека стали приближаться иные звуки — хохот, страшный, несмолкаемый хохот. Кто это мог смеяться надо мной здесь? Бред! Я не сразу понял, что это мой же хохот возвращается ко мне нелепым гробовым эхом, да, все это было пыткой, врагу не пожелаешь. Но еще хуже стало, когда я увидал наконец-то обладателя жутких прожигающих глаз. Он не смотрел на меня. Он был занят своим делом. Меня словно магнитом притягивало к нему, я не мог оторваться, хотя и разобрать ни черта не мог. Это была омерзительная тварь. Такую человеческим языком не опишешь. Это был огромный червяк с шестью длиннющими тончайшими лапами. Он был полупрозрачен, как земля, в которой мы оба с ним находились. Лучше б мне его и не видать! Если б я не был трупом, я бы сдох на месте от одного только вида! Эта тварюга какими-то подвижными длинными зубами или жвалами у меня на глазах, метрах в шести-семи, разгрызла новехонький крепкий, наверное, дубовый гроб — разгрызла с хрустом, исходя желтой слюной, жутко воняя, сопя, кряхтя (я все отлично видел и чувствовал). А потом она принялась грызть покойника — медленно, со вкусом. Сволочь! Гурман! Я попытался отвернуться, но зрение-то было круговым, не отвернешься. Помню, что в тот момент меня больше всего на пугало одно: а вдруг червяк примется и за мой гроб, за мой труп?! Тогда все! Тогда прощай надежда… Я поймал себя на мысли: значит, надежда еще была?! Да, была! Вы не поверите, но даже там у дохляков, у мертвецов есть своя надежда. Каждый надеется. Надеялся и я!

Примечание консультанта. По всей видимости, перед нами яркое описание самой обычной галлюцинации или болезненного шокового сна. Ничего подобного покойник или полупокойник испытывать не может. Моуди пишет: «Несмотря на сверхъестественность бестелесного существования, человек в подобном состоянии оказывается столь внезапно, что требуется некоторое время, прежде чем до его сознания доходит значение того, что происходит… Когда человек наконец понимает, что он умер, это может оказать на него колоссальное эмоциональное воздействие и вызвать поразительные мысли и видения». Судя по всему, мы имеем дело именно с таким эффектом. Полное осознание происшедшего после всех истерик, беснований, метаний привело умершего в состояние, когда сознание само, чтобы увести его от полного срыва, включило галлюцинаторные механизмы в постжизненной структуре субъекта. Это вызвало сказочные видения. Разумеется, никаких «червей-трупоедов» с «прожигающими глазами» под землею нет, это читатель должен помнить твердо. Наша задача — использовать записки субъекта, отсеивая все наносное, мнимое, в результате докопаться до истины.