Пол Хьюсон - Сувенир

Поставив машину за воротами кладбища, он осторожно забрал с пассажирского сиденья горшок с цветами. Потом запер дверцы и опустил в счетчик четвертак.

Ленч он взял в столовой на углу. Хорошо прожаренный ростбиф, с собой. Они знали, что он обычно заказывает. И бутылку диетической кока-колы. Консервы Маккей презирал.

На кладбище было жарко и пыльно. Нечем дышать. За долгое сухое лето зелень выгорела и увяла. В лохматой жухлой траве вокруг могил было полно сорняков. Инфляция, печально подумал он. Свела на нет умение должным образом поддерживать порядок. И все же профессору казалось, что Мэгги это не огорчило бы.

Он шел по правой дорожке, пока не добрался до статуи. Святой Патрик. Старый друг. Маккей задержался, чтобы взглянуть на изваяние. Одна каменная рука сжимала епископский посох, другая была воздета и благословляла. Почерневшие от копоти, выбеленные птичьим пометом черты лица святого были едва различимы. На голове Патрика восседал голубь. Кто-то написал на пьедестале аэрозольной краской грубое слово. Кто-то другой закрасил его, тоже аэрозолем. Но непристойность еще можно было разобрать, хоть и с трудом. Обиженный, озадаченный Маккей покачал головой. Печально. Печально.

Срезав угол, он прошел по траве к могиле.

Опустившись на колени, профессор один за другим собрал опавшие листья, затем осторожно заменил засохшие цветы на хризантемы.

Сняв пиджак, он уселся на скамью, стоявшую в тени по соседству, и медленно съел сэндвич, вспоминая хорошее. Дублин. Крохотный книжный магазин отца. Колледж Святой Троицы. Мэгги. Мэн. Брюнсвик. Свадьба. Поезд до Бостона. Годы счастья. Ее смех. Ее нрав. Саратога. Концерты в Тэнглвуд. Каникулы. Мэн (она никогда по-настоящему не любила жизнь в кемпингах). Гостиница в Ньюпорте на Роуд-Айленд, где наплывал туман и ревуны не давали спать по ночам.

А потом, темной тучей заслонив солнечные воспоминания, в памяти поднялась та страшная, жуткая неделя. Мэгги так же переживала за него, как он — за нее. Это было хуже всего.

«Я буду приглядывать за тобой» — ее трогательный шепот в тот день, когда она умерла.

После похорон Маккей обнаружил, что уехать с кладбища очень трудно. Он помнил, что просидел на этой скамье до вечера. Чтобы не оставлять ее здесь одну-одинешеньку; он не мог оставить ее одну. Потом целых полгода он не появлялся. Слава Богу, острая боль унялась до тупой, ноющей. Остались только воспоминания. Но печаль самого кладбища просачивалась в него, проникая до костей, в самую душу. Все имена. Все воспоминания. Все потери.

Маккей медленно поднялся, надел пиджак. Вернулся по залитой гудроном и засыпанной гравием дорожке, бросив по пути в урну бумажный пакет из-под ленча. Его восхищало смешение разнородных стилей, в которых были выполнены надгробия. Греческая классика теснила готический и романский стили. Он взглянул на египетский мавзолей с крылатым солнечным диском над перемычкой двери и с улыбкой вспомнил молодые годы — каникулы, убитые на то, чтобы шарить по проходам среди могил и курганов; Ноут и Нью-Грэйндж; громадные, холодные подземные каменные кельи, ныне пустующие. Как легко в молодости, подумал он, обкрадывать мертвых.

Возвращаясь в город, он слушал радио. Ковры по сниженным ценам; подержанные автомобили; новости; очередные эмигранты с Гаити; Иран; наводнения в Альпах; инфляция. Маккей выключил приемник. Он предпочитал прошлое.

Машина снова затарахтела. Он сделал остановку в гараже. Механик покопался под капотом и что-то сделал с ремнем вентилятора. Потом профессор поехал в супермаркет.

После удушливого зноя прохладный воздух за автоматическими дверями принес облегчение. Маккей купил себе на ужин свиную отбивную, замороженный горошек и пирог с голубикой и, уходя, прихватил пачку трубочного табака.

Последнюю остановку он сделал у расположившегося за Маунт-Вернон-стрит, в двух домах от Луисберг-сквер, Института кельтских исследований при Саффолкском университете — большого, мрачного викторианского особняка со множеством шпилей, построенного из красного кирпича. Он поставил машину на просторной, посыпанной гравием площадке перед старым каретным сараем и медленно направился к боковому входу в Институт, хранившему восстановленную элегантность ушедшей эпохи: газовые фонари, выложенные кирпичом дорожки, кованые железные балюстрады и перила. Профессор вошел, воспользовавшись своим ключом. В здании было прохладно, тихо и пустынно: уик-энд.

Он взобрался по черной лестнице наверх. Проходя мимо комнаты, в которой нашла пристанище новая коллекция древностей, Маккей ощутил внезапный прилив гордости. И на миг остановился, не в силах противиться. Комната была полна Ирландией. Не Ирландией его детских воспоминаний — бедной, задавленной церковью, ограбленной страной облупившихся георгианских фасадов и рыжих доходных домов, пропахших полуденными обедами, а древней, таинственной Ирландией Книг из Бэллимоут и Ликэна, землей Верховных Королей Тары, краем песен, костров и поэзии, благородных сынов Миля и таинственного Туата Де, Племени Богини.