Александр Уваров: Михалыч и черт

Взобравшись по короткой подъездной лестнице, он подполз к лифту.

Вцепившись в угол стены, подтянулся и нажал на кнопку вызова лифта.

— Кровищи тут!.. — долетело с улицы. — «Скорую» вызывайте! Наркоман, небось, от Люськи Филоновой сиганул! В прошлом году они мебель из окон кидали, теперь вон сами полетели!..

Лифт поднял его на пятый этаж.

Дверь квартиры всё так же было открыта. Его ждали.

Он заполз квартиру и замер в прихожей.

Дверь закрылась за ним. Щёлкнул замок.

— Молодой человек!

Кто-то позвал его из комнаты.

— Молодой человек, не тяните. Ресурсы организма не беспредельны, уж поверьте мне. Кровью изойдёте, а мертвечину у нас только по низшему разряду подают. Карликам да убогим. С ними вечной жизни я вам не гарантирую!

Повинуясь этому зову, Дмитрий пополз в комнату.

Комната за короткое время изменилась до неузнаваемости.

Стены вместо жёлто-коричневых обоев затянуты были тёмно-зелёным бархатом. Вдоль стен расставлены были старомодные книжные шкафы красного дерева, на гнутых коротких ножках, украшенные причудливой рельефной резьбой.

Сквозь стёкла просвечивали золочёные корешки книг. Книги на полках стояли ровными, аккуратно расставленными рядами.

Окно (и когда его успели закрыть?) занавешено было тяжёлыми, табачного цвета шторами, волнами спадавшими к полу.

На полу же посреди комнаты разложен был пушистый персидский ковёр с коричнево-красным рисунком сплетающихся стеблями цветов.

По ковру этому ползти было особенно больно. Ворс цеплялся за одежду. Зажатый пальцами ковёр собирался в складки, скользил по полу.

В тинном сумраке комнаты, у самого окна, пятном проступило что-то… Какой-то предмет, большой, угловатый…

Дмитрий увидел стол. Чёрный, массивный стол из точёного, шлифованного, лакированного, узором сквозь лак проступавшего дерева.

За столом сидел пожилой мужчина в чёрном, с золотыми пуговицами сюртуке. Высокий стоячий ворот плотно охватывал шею мужчины и, казалось, поэтому голова его была слегка запрокинута назад, и вид у него был несколько заносчивый и высокомерный.

Мужчина смотрел на Дмитрия колючим, холодным, недвижным взглядом, лишь изредка едва наклоняя голову, поблёскивая плотно посаженным на нос пенсне.

Длинными, сухими, узкими пальцами мужчина постукивал по столу, словно подчёркивал ненавязчиво своё нетерпение.

— Ну? — спросил он. — Почему мы тянем время?

Дмитрий закашлял в ответ, выплюнув сгусток крови прямо на ковёр.

— Я — господин Клоциус, — представился мужчина. — Слышали обо мне?

Дмитрий кивнул.

— Раздевайтесь! — коротко приказал господин Клоциус. — У вас одежда в пыли. Ни к чему портить трапезу уличной пылью.

И господин Клоциус указательным пальцем постучал по большому серебристому блюду, что лежало на столе перед ним.

Дмитрий, повернувшись на бок, расстегнул брюки и, застонав (медленно, ползком продвигаясь вперёд), стянул их.

И только тут заметил, что, всё это время он ходил (а потом и ползал) босым.

«И к лучшему» подумал Дмитрий. «Как бы теперь ботинки то снимать?»

Пуговицы на потемневшей от крови рубашке он расстёгивал долго, одну за другой. Пальцы саднило и каждое движение пронзало короткой и острой болью.

Раздевшись догола, он подполз к столу. Схватился за край, подтянулся. Вскрикнув, перелез через край стола и лёг на блюдо. И спиной ощутил сладостный, умиротворяющий холод металла.

— Молодой человек, — строго сказал ему господин Клоциус, — возможно, вас не предупредили, и, если это так, то виновные будут соответствующим образом наказаны…

В коридоре кто-то пискнул и опрометью бросился в сторону кухни, громко шлёпая подошвами по полу.

— …но я люблю начинать свою трапезу с филейных частей. Так что убедитель-но попросил бы вас повернуться на живот. Полагаю, даже в вашем положении это не столь уж затруднительно.

Дмитрий, схватившись за край блюда, перевернулся на живот, шлепком разбрызгав натёкшую с него лужицу крови.

Он закрыл глаза.

Он лежал в полусне, спокойном и безмятежном, и всё прежнее, всё бывшее с ним до того уходило прочь, капля за каплей стекая в заботливо подставленные холодные, врачующие все прежние раны, успокаивающие боль, серебряные ладони.

Сознание уходило от него. Куда-то далеко, высоко, в синий желудок неба. И феи дождей и весенних лугов звали его, манили к себе…

Он уже не чувствовал, как вилка с длинными зубцами вонзилась ему в ягодицу и острый нож разрезал его расслабленную плоть, отделяя от неё сочный, подрагивающий на кончике вилки кусок с ровными, прямыми краями.