Уильям Ходжсон - Путешествие шлюпок с «Глен Карриг»

Прошло, однако, совсем немного времени, когда один из матросов негромко вскрикнул, призывая нас к молчанию; в ту же секунду все мы снова услышали далекий, протяжный вой — тот самый, который так подействовал на нас накануне. Пока мы переглядывались, вой стал громче, и через считанные секунды он, казалось, доносился уже со всех сторон — и источник его был совсем близко! Жуткие звуки врывались к нам сквозь разбитый иллюминатор кают-компании, словно какое-то невидимое существо тяжко стенало, стоя на палубе над самыми нашими головами.

Мы сидели совершенно неподвижно, боясь сказать хоть слово, боясь даже пошевелиться; только боцман и Джош двинулись к люку, чтобы попытаться разглядеть хоть что-нибудь в полутьме, но, ничего не увидев, снова спустились в салон, ибо обнаруживать свое присутствие перед лицом неведомой опасности было бы с нашей стороны крайне неблагоразумно — особенно если учесть, что у нас не было никакого оружия, кроме наших ножей.

Вскоре на равнины опустилась ночная мгла, а мы по-прежнему сидели в кают-компании и молчали, различая друг друга в темноте и в табачном дыму только по тлеющим огонькам трубок.

Не знаю, сколько длилось наше напряженное ожидание, когда над погруженным во тьму пустынным, болотистым краем вдруг пронеслось низкое, глухое рычание, в котором тотчас потонули протяжные всхлипы и стоны. Когда оно смолкло, наступила непродолжительная тишина, затем рычание раздалось снова — намного громче и явно ближе. Услышав этот звук, я даже вынул изо рта трубку, ибо события предыдущей ночи заронили в моей душе столь глубокое беспокойство и страх, что даже хороший табак больше не доставлял удовольствия.

Но, как и в первый раз, рычание подобно раскату грома прокатилось над палубой и смолкло в отдалении — и снова наступила тишина.

Несколько минут мы молчали, слишком напуганные, чтобы что-то говорить или делать, потом боцман, видимо приняв какое-то решение, велел нам перебираться в капитанскую каюту; сам он вместе с Джошем попытался задраить входной люк, что удалось им лишь с большим трудом. Потом они тоже перешли в капитанскую каюту, и мы, заперев дверь на замок, подперли ее для верности двумя тяжелыми сундуками, ибо только так мы могли чувствовать себя в относительной безопасности, зная, что ни человек, ни зверь не смогут ворваться к нам. И все же, как легко догадаться, мы были не совсем спокойны, ибо в рычании, наполнявшем темноту, было нечто демоническое, и никто из нас не сомневался, что во мраке снаружи рыщет по заболоченным равнинам некая злая сила.

Свирепое рычание не смолкало всю ночь; порой оно раздавалось буквально над нашими головами и было стократ громче, чем предыдущей ночью, и я не уставал благодарить Господа за то, что Он даровал нам надежное убежище от преследовавшего нас ужаса.

Той ночью я не сомкнул глаз — как, думаю, и многие из моих товарищей; большую часть времени я провел в тревожной полудреме, не в силах отдаться сну из-за несмолкающего рычания и рева над самыми нашими головами и из-за страха, который они рождали в моей душе. Находясь в состоянии полусна-полубодрствования, я уловил какой-то звук, донесшийся вскоре после полуночи из кают-компании. Дремота мгновенно слетела с меня, я сел, напряженно прислушиваясь, и почти сразу понял, что какое-то живое существо медленно перемещается по палубе салона. Поднявшись со своего места на полу, я пробрался туда, где лежал боцман, с намерением разбудить его, если он уснул, но не успел наклониться, чтобы тронуть его за плечо, как он схватил меня за лодыжку и шепнул, чтобы я не шумел, ибо тоже услышал странные звуки, доносящиеся из салона. Немного помедлив, мы подобрались к двери так близко, как только позволяли подпиравшие ее сундуки, и снова замерли, прислушиваясь, однако никто из нас не мог бы сказать, что за тварь производила эти странные звуки. Это не были ни шаги, ни шарканье, ни даже шелест, какое издают подчас крылья летучей мыши (это сравнение первым пришло мне в голову, ибо я думал о вампирах, которые, как говорят, населяют ночной мрак в забытых богом краях). Звук, которые мы слышали, не походил и на шуршание, какое издает ползущая змея; больше всего он напоминал шорох грубой мокрой ткани, если проводить ею по половицам и переборкам. Сходство это стало особенно разительным, когда что-то проползло прямо по двери, у которой мы сидели; при этом мы оба в страхе отпрянули назад, хотя и дверь, и сундуки по-прежнему отделяли нас от неведомой твари. Вскоре, однако, пугающий звук стих, и как мы ни прислушивались, не могли больше уловить ни шороха. Несмотря на это, мы оба больше не ложились и до самого рассвета строили догадки одна ужаснее другой относительно того, кто или что побывало на борту ночью.