Джо Хилл - Призраки двадцатого века

Он сник, стал отодвигаться от двери, чтобы вернуться на свалку, как вдруг заметил на столе справа от входа большую миску. Элла готовила салат с соусом «тако». С его места за дверью содержимого миски не было видно, но Фрэнсис догадался по запаху. Он теперь мог учуять все: и резкий запах ржавчины на сетке двери, и плесень в потрепанном ковре. Он различил аромат солоноватых кукурузных чипсов, мяса, обжаренного в соусе «тако», и перечную жгучесть сальсы. В его мозгу возникли широкие листья латука, пропитанные соусом, и его рот наполнился слюной.

Фрэнсис вытянулся, изогнул шею, надеясь заглянуть внутрь миски. Зазубренные крючки на концах его передних лап уже упирались в сетчатую дверь, и не успел он сообразить, что происходит, как под весом его тела дверь приоткрылась. Он протиснулся внутрь, поглядывая на фигуры отца и Эллы. Они не шевелились.

Пружина на двери была старой и растянутой. Когда Фрэнсис отпустил дверь, она не захлопнулась за ним, а медленно встала на место с сухим скрипом, едва слышно стукнувшись о косяк. Но и этого стука было достаточно, чтобы сердце Фрэнсиса рванулось вскачь. Однако отец лишь глубже зарылся в ямку меж грудей Эллы. Фрэнсис прокрался к столу и навис над миской. В ней почти ничего не оставалось, лишь жирный соус и несколько мокрых ошметков зелени, приставшие к стенкам. Он попробовал вытащить один листик, но у него больше не было рук. Похожие на совок лезвия, которыми оканчивались передние лапы, царапнули по фаянсу. Миска опрокинулась набок и покатилась к краю стола Фрэнсис попытался поймать ее, но она только отклонилась в сторону, упала на пол и звонко разбилась на несколько осколков.

Фрэнсис припал к полу и замер. У него за спиной сонно зевнула Элла. И тут же щелкнула сталь. Он оглянулся. Отец стоял всего в ярде от него. Бадди не спал, когда миска упала на пол, — Фрэнсис сразу понял это. Должно быть, он с самого начала притворялся, что спит. В одной руке отец держал дробовик, уже переломленный для зарядки; приклад упирался ему в подмышку. В другой руке была коробка с патронами. Значит, он заранее готовился к встрече и лежал на диване, спрятав ружье между собой и Эллой.

Бадди раздвинул губы в гримасе отвращения и удивления. Нескольких зубов у него не хватало, а те, что остались, были темными и гнилыми.

— Мерзкая тварь, — сказал он. Большим пальцем он открыл коробку с патронами. — Теперь-то им придется поверить мне.

Элла с кряхтеньем приподнялась на диване, посмотрела на пол и издала сдавленный вскрик:

— О господи. О боже праведный.

Фрэнсис попытался заговорить. Он хотел сказать: не надо, не надо убивать, он ничего плохого им не сделает. Но изо рта опять вырвался тот же нечеловеческий звук — словно кто-то трясет лист металла.

— Почему оно так верещит? — воскликнула Элла. Она старалась встать на ноги, но слишком глубоко увязла в диване и не могла справиться со своим весом. — Отойди от него, Бадди!

Бадди бросил на нее короткий взгляд:

— Что значит — отойди? Да я сейчас разнесу это чудовище в клочья. Я покажу этому умнику Джорджу Уокеру… Будет знать, как смеяться надо мной. — Отец сам засмеялся так, что у него затряслись руки, и патроны с веселым перестуком посыпались на пол. — Уже завтра утром моя фотография появится на первой странице всех газет.

Наконец он достал патрон и сунул его в ствол. Фрэнсис прекратил все попытки заговорить и выставил перед собой поднятые передние лапы в знак того, что сдается.

— Посмотри, что оно делает! — завопила Элла.

— Да заткнись ты, сучка безмозглая, — сказал Бадди. — Это всего лишь жук. Мне плевать, какого он размера. И он не имеет ни малейшего понятия, что делаю я.

Коротким движением он выпрямил ствол.

Фрэнсис рванулся вперед, намереваясь оттолкнуть Бадди в сторону и двигаться дальше к двери. Его правая передняя лапа опустилась отцу на голову, и изумрудный ятаган на ее конце прочертил через его лицо красный разрез. Рана начиналась от правого виска, шла через правую глазницу на переносицу, потом перескакивала через вторую глазницу и на левой щеке тянулась еще дюйма четыре. Нижняя челюсть Бадди упала, придав ему выражение крайнего удивления — как будто его обвинили в чем-то неслыханном и он, шокированный, не знает, что ответить. С оглушительным «бум!» разрядился дробовик, и в усиках Фрэнсиса белыми пульсирующими шарами взорвалась боль. Часть заряда обожгла его плечо, но большинство дробинок угодили в стену. От боли и страха Фрэнсис закричал — тем же резким звуком, словно поющий лист металла, но более пронзительно и громко. Вторая его лапа с размаху опустилась на грудь Бадди, как тесак. Она вошла в плоть с такой силой, что отдача от удара пронзила все суставы лапы до туловища.