Джейн Остин - Разум и чувства и гады морские

История о том, как я сбежал и вернулся домой, довольно долгая, — заключил Палмер. — Но ее незачем рассказывать, ведь ничто на свете не имеет никакого смысла. Если я молчу… если я чудной — так это потому, что с тех пор жизнь мало мне интересна. Да и как она может… что толку предаваться банальным людским делам? К'ялох Д'аргеш Ф'ах, — повторил он медленно. — Скоро Левиафан проснется.

Палмер посмотрел на своих задумавшихся слушателей, на морские воды, бурлящие там, где когда-то был остров Погибель.

— Он проснулся.

Должно быть, в человеческом сердце есть что-то, возможно, какая-нибудь естественная жидкость, которая сдерживает печаль, даже если ее требуют самые тяжкие обстоятельства. Видимо, поэтому Дэшвуды все еще пребывали в том же благостном расположении духа, какое царило на Погибели перед пробуждением Левиафана, несмотря даже на то, что не верить рассказу мистера Палмера у них не было причин. Миссис Дэшвуд не могла уснуть от счастья (и не в последнюю очередь оттого, что спать ей приходилось на койке Одноглазого Питера, который любезно ее уступил) и не знала, как получше обласкать Эдварда или похвалить Элинор, как возблагодарить небо за его избавление, не ранив, однако, при этом его чувств, как дать им возможность побыть наедине и в то же время налюбоваться на них и насладиться их обществом.

Марианна могла выразить свое счастье лишь слезами. Невольные сравнения порождали сожаление, и ее радость, не менее искренняя, чем любовь к сестре, не располагала ни к шумной веселости, ни к разговорам.

— Арр, — только и говорила она, вторя окружавшим ее пиратам. — Арр.

Но что же Элинор, что чувствовала она, сидя на корме «Ржавого гвоздя» и вглядываясь в горизонт, туда, где когда-то был ее дом? С того самого мгновения, как она узнала, что Люси вышла за другого, что Эдвард свободен, и до тех пор, как очутилась в океане и ей пришлось плыть что было сил, лишь бы не пойти чудовищу на закуску, она пережила бурю разнообразных настроений, и не хватало среди них только спокойствия.

Но едва она осознала, что последнее сомнение, последняя забота рассеялись, едва сравнила свое теперешнее положение с тем, каким оно было совсем недавно, и убедилась, что Эдвард, не потеряв лица, освободился от уз предыдущей помолвки и немедленно воспользовался своей свободой, чтобы просить ее руки и признаться в любви, такой нежной и верной, какой она ее и представляла, а затем помог ей бежать от древнего чудовища в буквальном смысле размером с остров, как на нее нахлынуло счастье столь огромное, столь всеобъемлющее, что потребовалось несколько часов, чтобы унять нервы и хоть как-то успокоить свое сердце.

На борту «Ржавого гвоздя» они прогостили неделю, решая, куда податься дальше, что как нельзя лучше устраивало Элинор, потому что сколько бы дел ни торопило Эдварда, провести вместе меньше недели было просто невозможно, тем более и этого времени не хватило бы, чтобы обсудить прошедшее, настоящее и будущее. Ведь хотя нескольких часов непрерывной беседы довольно, чтобы исчерпать все темы, какие могут интересовать двух разумных людей, с влюбленными все иначе. Ни одно дело между ними не решено, ни одна тема не закрыта, пока они не проговорили ее по меньшей мере раз двадцать. Элинор с Эдвардом обсудили всех пиратов, находившихся в их окружении, они смотрели, как за бортом резвится стайка карпозубиков, они гадали, как долго Тварь пребывала в покое, где теперь она снова преклонит свою огромную голову и на какой срок, а стоило этим предметам исчерпать себя, они принимались за них снова.

Вскоре полковник Брендон ловко поравнялся со шхуной и попросил разрешения подняться на борт, каковое ему немедленно было дано. Эдвард его приезду чрезвычайно обрадовался, поскольку не только хотел познакомиться с ним получше, но и давно искал случая объяснить полковнику, что должность смотрителя маяка в Делафорде ему более не претит.

— Сейчас он, наверное, думает, — сказал Эдвард, — что я никогда не прощу его за это, так неблагодарно я принял его предложение.

Теперь он удивлялся, что так и не удосужился туда съездить. Но прежде он столь мало интересовался Делафордом, что не имел об озере, о деревне и угрожающих ей чудовищах иных сведений, кроме почерпнутых от Элинор. Ей-то полковник рассказал все в подробностях, а она так внимательно его выслушала, что была в курсе всех делафордских дел.

Нерешенным между ними оставался лишь один вопрос, одну-единственную трудность еще предстояло одолеть. Их свели взаимная приязнь и одобрение общих друзей, они знали друг друга достаточно хорошо, чтобы не сомневаться в том, что их ждет счастье, не хватало лишь средств, на которые они могли бы жить. У Эдварда было две тысячи, у Элинор — одна, и больше, кроме делафордского маяка, они ничем не располагали, и миссис Дэшвуд ничего им выделить не могла. А голову оба потеряли не настолько, чтобы думать, будто трехсот пятидесяти фунтов в год хватит для комфортной жизни. Эдвард, впрочем, не совсем оставил надежду на перемену в отношениях с матерью, которая, как он рассчитывал, выделит им недостающую сумму.