Дин Кунц - Что знает ночь?

Мысленное ухо Джона Кальвино не услышало предсмертных криков Роберта, вероятно потому, что после первого удара тот потерял сознание, прежде чем с губ сорвался хоть один звук.

Фонарик нашел заляпанную ручку, стоящую на белой мраморной подставке, подоконник с застывшими лужицами крови, пятна на занавесках. Эти брызги крови едва не вызвали крик, пронзительный вопль, рвущийся из груди Джона, но он не имел бы никакого отношения к жертве, выразил бы только его, Джона, моральное отвращение.

Выходя из кабинета в коридор, он вроде бы услышал перезвон крошечных колокольчиков, неприветливый серебряный звук, длившийся с мгновение. И застыл, насколько могло застыть живое существо.

Даже луч фонарика замер на паркетном полу.

Стеклянные панели длинных высоких окон по обе стороны двери стали такими же темными, как разделяющие их деревянные горбыльки. Солнце уже зашло, спрятавшись за грозовыми облаками.

Джон не мог гарантировать, что действительно слышал перезвон колокольчиков. Этот звук могла услужливо подсунуть память из далекого, отстоящего на двадцать лет прошлого.

Он прошел в гостиную, откуда мог донестись перезвон. Двухстворчатую дверь — ее добавили к арке после случившегося с Сандрой инцидента, когда переделывали гостиную в спальню на первом этаже, — он нашел широко распахнутой. Постель аккуратно разобрали, но Сандра умерла до того, как улеглась в нее. Никто, с колокольчиками или без, его здесь не поджидал.

Джон не проявил интереса к оставшимся комнатам первого этажа. В них никого не убили. Ступени не скрипели. На лестничной площадке он остановился, чтобы собраться с духом.

Худшее могло ждать на втором этаже. Мать и отец умерли быстро. Но наверху бабушка и сестра боролись и страдали. Он мог услышать их крики.

На стене лестничной площадки висела репродукция картины Джона Сингера Сарджента [2] Сарджент, Джон Сингер (1856–1925) — известный американский художник. Картина «Гвоздика, лилия, лилия и роза» написана в 1885–1886 гг. «Гвоздика, лилия, лилия и роза». Две очаровательные маленькие девочки в белых платьях зажигали китайские фонарики под высокими лилиями в сумерках английского сада.

Возможно, самая очаровательная картина всего девятнадцатого столетия, она всегда вызывала у Джона улыбку, если он натыкался на нее в книгах по искусству. На этот раз он не улыбнулся.

Когда он отворачивался от картины, у него возникло ощущение, что одна из девочек забрызгана кровью. Повернувшись к ней вновь, понял, что за кровь на лице принял отсвет китайского фонарика, который она держала в руках.

Наверху Джон вошел в комнату бабушки, расположенную по левую руку. И эту дверь он нашел открытой.

Остатки дневного света не проникали сквозь сдвинутые тяжелые портьеры. Ночник, он же освежитель воздуха, испускал персиковый свет и аромат гвоздик.

Если не считать удара кулаком, который, к изумлению внука, выбил вставные челюсти бабушки, при нападении на Энн Лукас кровь не пролилась. И Джон боялся того, что он может увидеть и почувствовать не здесь, а в комнате сестры.

Он щелкнул выключателем. Лампа зажглась, но половина комнаты все еще лежала в тени. Сбитое покрывало сползло на пол.

На комоде стояли фотографии в рамках. Шесть запечатлели Билли, одного или с членами семьи. Открытое лицо не знало обмана. В глазах Джон не увидел и намека на помутнение сознания.

Лицо Селины словно создали для зеркал, а невинность улыбки говорила о том, что девушка ничего не знала о смерти и всё — о вечности. Запечатленная в купальнике на берегу, с прибоем, обтекающим лодыжки, она казалась созданной из пены и света. Джон не мог отвести от нее глаз.

Линия на ковре показывала, где и в каком положении нашли тело бабушки. В своих признательных показаниях Билли указал, что ударил ее, когда она сидела и смотрела телевизор, потом стащил на пол и подождал, пока она придет в себя, чтобы убить, находясь с ней лицом к лицу.

Глядя на белую линию на ковре, Джон ожидал услышать отчаянные хрипы смерти от удушья — но услышал только перезвон крошечных колокольчиков, чистый и ясный. Звон длился чуть дольше, может, две или три секунды, и он знал, что на этот раз колокольчики настоящие, не воображаемые.

В последовавшей хрупкой тишине он вышел в коридор и зажег лампу под потолком. Конический стеклянный плафон заполнил пространство голубоватым светом.

Напротив двери в комнату бабушки находилась приоткрытая дверь в комнату сестры. За ней царила темнота.