Джо Шрайбер: Без окон, без дверей

— Беги. Убирайся отсюда. Беги.

Скотт тряхнул головой:

— Больше не побегу.

Колетта с воплем кинулась к мальчику. Скотт схватил ее за руку. Развернувшись на месте, она попала в открытую дверцу люка, и он секунду держал ее на весу, успев заметить, что лицо снова стало знакомым, осознание происходящего сгладило черты, застывшие в безнадежном отчаянии.

Потом она полетела вниз.

Хохот Карвера задребезжал в крыле прерывистым кашлем, эхом отражаясь в глотках жертв, погружавшихся в тень, и весь дом содрогался, вроде гигантских легких астматика. Надвигавшаяся слепота душила Скотта, как туча. Огонь в печке погас, но это не имело значения — уже почти не на что было смотреть. Тела уходили в стены, смешивались с землей и деревом, возвращались туда, откуда пришли. Но горящие глаза все смотрели на Скотта, впиваясь в него гвоздями.

Оуэн с колоссальным страдальческим усилием сумел взять сына на руки. Нож, забытый, валялся в соломе. Он сгорбился, держа Генри, оглянулся на люк, куда упала Колетта. Лицо просветлело, разгладилось, стало одновременно детским и старческим.

Скотт распрямился, посмотрел на брата.

— Пойдем?

Тот не ответил. Снаружи слышались приближавшиеся мужские голоса, лай собак. В голове у Скотта вихрем летели смутные тревожные мысли, и, услышав финальный взрыв смеха в крыле, он внезапно все ясно увидел. Увидел, что Оуэн выпустил сына и взялся за нож.

— Хватит, — сказал он. — Пошли.

— Она тоже попала в ловушку, как мы. — Оуэн все смотрел на люк. — Она не виновата.

— Знаю, — сказал Скотт. — Но…

— Возьми Генри. Уходите отсюда.

Скотт не успел ответить, как брат нырнул в люк.

Оуэн чувствовал острую боль, пронзавшую его со всех сторон, — воздуха нет.

Он скользил вниз внутри шероховатой металлической трубы не намного больше его тела, увлекаемый силой тяжести и сверканием льда. Неровная поверхность срывала с него одежду и кожу, остатки еще не слетевшего заплесневелого мусора и царапала кости. Вдруг труба кончилась. Захваченный с собой нож исчез. Он медленно развернулся в удушающей черноте и очутился в сером безвоздушном пространстве.

Под водой.

В пруду.

Запрокинул голову — лицо начинало неметь, вода обожгла глаза. Полупрозрачный слой льда образовал потолок его мира. В глухом сером свете он увидел мелькающие над ним смутные тени — бесшумно пробегавшие ноги, длинные туловища собак, слышал слабые, тающие голоса.

В щиколотку вцепились пальцы.

Он глянул вниз. На него смотрела Колетта с плавающими вокруг лица волосами. Он согнул ногу, таща ее вверх. Она качнула головой, пуская пузыри изо рта и носа.

Времени не осталось. Он схватил ее за руку, толкнулся к ледяной корке, ударил плечом. Все равно что биться в бетонную стену. Ударил еще раз. Адреналин вскипел в организме, не принося ничего хорошего. Оуэн перевернулся вниз головой, ударил ногами и лишь глубже ушел в воду. Нет точки опоры. Колетта смотрела на него, качая головой, открывая и закрывая рот, пуская пузыри, уже слабее.

Она не виновата.

Он подплыл под лед, ударил головой изо всех оставшихся сил. Что-то треснуло — лед, кость или то и другое. Откололся кусок блеклого неба, упал на него. Слава богу. Все слилось в бледно-серые оттенки, а когда взгляд опять сфокусировался, вода вокруг головы затуманилась красным. Он понял, что видит это благодаря дневному свету, просочившемуся в воду, и очень хорошо, потому что…

Оуэн слепо барахтался в алой мути, ища руку Колетты. Она протянула ее, и он себе сказал, может, еще получится. Надо только ее вытолкнуть в пробитую дыру.

Это будет нетрудно.

Но его вдруг охватил страшный холод внутри и снаружи. Легкие наполнялись не воздухом. Навалилось густое, плотное, тяжелое равнодушие. Наверху в дымном свете в пробоине бились ноги Колетты, старавшейся вырваться на свободу. Когда она исчезла на поверхности, одна нога зацепилась, с нее слетела туфля.

Он подо льдом наблюдал за падением туфли и понял, что начал тонуть.

Его объяла тьма. Тяжесть в груди исчезла, боли больше не было.

Вообще ничего не было.

Вся тяжесть, боль, усталость, страхи, броней окружавшие его взрослую жизнь, испарились, сменившись ощущением глубокого покоя.

В двадцати футах под замерзшей поверхностью пруда Оуэн Маст умер с улыбкой.

Женщина за стеклом смотрела на мужчину и мальчика. Вопрос на лице повторился на листе бумаги, который она держала обеими руками: