Ирина Лазарева - Старое пианино

Веренский корчился на диване, зажав ладонями уши. Василию явно было не по себе, но он крепился изо всех сил, Сила Михалыч разглядывал свою блестящую туфлю, при этом крутил носком, руки держал в карманах, только что не насвистывал, до того у него был безразличный вид.

Наконец Максим с треском захлопнул крышку и пошел из жуткой комнаты прочь, пошатываясь, тяжело дыша, с невольными слезами на глазах, прошел через анфиладу и рухнул на диван в гостиной, с опаской поглядывая на белый рояль.

Подкатился Сила Михалыч и с кряхтением опустился рядом.

— Ну как тебе мазурка? — поинтересовался он.

— Прелестно! — отозвался Максим. — Если вы хотели свести меня с ума, то вам это не удалось. Не на того напали, Сила Михалыч. Нервы у меня обнаженные, но крепкие, так и знайте.

— А с чего ты взял, что я не знаю? — Сила Михалыч достал платок и снова высморкался. — Будь ты истеричным хлюпиком, не сидел бы в этой комнате.

— О-о, я горд как никогда! Благодарю за честь! А еще буду в восторге, если меня здесь прикончат. Вы ведь не исключаете такую возможность, не правда ли?

— Все может случиться, — буднично отозвался Сила Михалыч. — Но в остальном ты зря иронизируешь. Честь тебе оказана великая. Удастся тебе выжить или суждено погибнуть — уже не имеет значения — для тебя, но мне выгодно, чтобы ты выжил. Поэтому выслушай внимательно то, что я тебе сейчас расскажу.

Шаркая тапочками, приплелся Веренский. Василий поддерживал старика под руку: тот едва держался на ногах.

— А вот и главный виновник сей неприглядной истории, — оживился Сила Михалыч. — Присядьте, любезный, и будьте добры обстоятельно описать ваши подвиги Максиму Евгеньичу.

Веренский послушно опустился в кресло, Максим наоборот вскочил, подошел к столу и налил из графина воды в стакан.

— Избавьте меня от мемуаров! — сказал он с раздражением. — Лучше объясните сразу, что такое ваше пианино?

— Разве ты еще не понял? — подал голос Василий. — Пианино — это портал.

— Какой, к черту, портал?! — взорвался Максим. — Я современный человек и не верю во всякую потустороннюю чушь! Вы спрятали какой-то механизм внутри, ведь так, Веренский?

— Нет, я только играл на пианино… раньше…когда это еще было возможно.

— Ага, доигрался, — усмехнулся Сила Михалыч. — Что ж, придется описать в нескольких словах жизнь этого человека. Плесни-ка и мне водички в стакан, Максим.

Он расстался наконец со своим пиджаком, ослабил узел галстука, уселся поудобнее и начал рассказывать.

— Беда в том, что Веренский родился бесталанным ребенком, но знатного происхождения. Его покойная мать, потомственная графиня Веренская, никак не могла забыть своих титулованных предков и потому устроилась работать в пансионат Дарьины Ключи медработником. У нее был пунктик на фамильном имении. Вместе с Веренской в пансионате проживал ее сын Леонид. Ему было семь лет, когда мать поселилась в одной из комнат бывшего господского дома. Мальчик носил фамилию матери, о своем отце ничего не знал, однако знал все о бывших владельцах родового имения. Портреты представителей династии Веренских были свалены в подвале, хотя некоторые из них принадлежали кисти известных художников. Лишь бесхозяйственность местных управленцев позволила картинам не покинуть родных стен. Веренская мечтала, чтобы сын стал большим человеком и вернул хотя бы часть семейных реликвий.

Особенно она любила старинное пианино, стоящее в зале. Его перенесли из дальних комнат для развлечения отдыхающих. Дирекция пансионата поощряла тягу Веренской к инструменту, нередко ее просили сыграть для отдыхающих, либо саккомпанировать очередному доморощенному певцу — отказа никогда не было. Поэтому, когда маленький Леня поступил в музыкальную школу, Веренская без труда выпросила у начальства разрешение на занятия в пустующем зале, чтобы в определенные часы мальчик разучивал гаммы и упражнения на фортепиано.

У потомка знатного рода обнаружилась склонность к занятиям музыкой, он выказал трудолюбие и усидчивость, никто не заставлял его садиться за пианино, как это случается со многими детьми, со временем он стал справляться с довольно сложными произведениями, учителя его хвалили, мать все твердила о его происхождении и высоком предназначении.

Юноша поступил в музыкальное училище, затем в Московскую консерваторию.

К сожалению, из Леонида, вопреки прогнозам, получился приличный пианист, но не выдающийся. Педагоги ни разу не выдвинули его на конкурс исполнителей, поскольку какими-то блестящими способностями он не обладал. Молодой человек страдал невыносимо, ему казалось, что его зажимают, подсиживают, что чья-то зависть не дает ему стать известным музыкантом.