Ирина Лазарева - Старое пианино

Хватило молодого человека лишь на то, чтобы пробормотать чуть слышно:

— Черт меня дернул приехать в этот город.

На что Сила Михалыч расхохотался с прежним добродушием:

— Ну почему же непременно — черт? Хотя, доложу я вам, приезд твой в этот город неслучаен, как неслучайно все, что случается. А ты думал… — и расхохотался еще больше.

Войдя в вестибюль, гости, не сбавляя шага, поднялись по парадной лестнице и очутились в обширной зале, пустой и холодной; ее площадь визуально увеличивали зеркала в простенках, вдоль стен стояли стулья с высокими золочеными спинками. Самым заметным предметом в зале был концертный рояль «Стейнвей», как сразу определил опытным глазом Максим.

В зале посетители тоже не задержались и проследовали дальше в гостиную. В ней царил полумрак, горела лишь одна настенная лампа. Помещение было уставлено диванами, креслами и низкими столиками; вероятно, было рассчитано на прием множества гостей. Здесь стоял еще один рояль, но поменьше, кабинетный «Бехштейн» белого полированного дерева.

Навстречу мужчинам с кресла поднялась темная фигура. Это был Веренский. И снова у Максима возникло ощущения несоответствия, на сей раз — сохранившейся роскоши обстановки и изможденного, неряшливо одетого владельца дома.

— Что это вы, батенька, сидите в темноте? — деловито начал распоряжаться Сила Михалыч, хотя запыхался и потел после стремительного подъема по лестнице. — Зажгите свет, встречайте дорогого гостя. Видите, я сдержал слово: обещал привести Максима Евгеньевича, и вот он перед вами.

Веренский обрадовался до того, что стал напоминать пса, сидевшего взаперти до прихода хозяина. Он всполошился в стремлении оказать наилучший прием, комната мгновенно осветилась большой люстрой, на низком столе появились бокалы и бутылка коньяка, но Сила Михалыч остудил порыв гостеприимства:

— Некогда угощаться, Леонид Ефимыч, давайте приступим к делу незамедлительно. Пройдемте в кабинет.

Веренский униженно пригнул голову, словно даже поклонился, и мелкими шажками немощного человека засеменил из одной двери в другую, так как в доме, несмотря на заметные переделки, сохранилась главная анфилада. Искусно выложенный фигурный паркет слегка поскрипывал под ногами, с парадных портретов на стенах высокомерно смотрели важные господа, во всех помещениях тускло горели одиночные светильники. Мебели было немного, в основном, антиквариат, либо современные изделия, выполненные под старину соответственно общему стилю. Встречались секретеры, бюро, конторки, пуфы или низкие кушетки.

Свернули в боковую комнату. Это был мужской кабинет. Здесь стояли письменный стол, шкафы с книгами и привычные любому современному человеку телевизор и стационарный компьютер с устаревшим громоздким монитором. Аппаратура, по всем признакам, давно не включалась, так как экраны затянуло пылью.

Справа у окна, зашторенного тяжелыми гардинами, стояло старинное пианино красного дерева. Внешне пианино хорошо сохранилось, было украшено бронзовыми подсвечниками и художественной гравировкой по дереву.

Сила Михалыч двинулся прямиком к пианино.

— Вот, собственно, ради чего мы пришли, — сказал он.

Мужчины выстроились полукругом перед инструментом.

— Что вы об этом думаете? — обратился к Максиму Сила Михалыч и ткнул коротким пальцем в сторону пианино.

Максим подошел ближе и погладил полированное дерево рукой.

— Похоже на «Шрёдер», — сказал он. — Вторая половина девятнадцатого века, семидесятые или восьмидесятые годы. Я угадал? — спросил он Веренского.

Тот стоял рядом и натурально трясся.

— Н-не могу вам с-сказать, — тихо проговорил он. — Знаю одно: пианино было в этом доме с незапамятных времен. Долгое время оно стояло в зале, когда здесь был пансионат. Культмассовик бренчал на нем фокстроты, польки, вальсы. Случалось, жены партработников музицировали…

— То есть как это? — удивился Максим. — Не знаете производителя? А на крышке что?

— Не трогайте, — вдруг взвизгнул Веренский и прижал крышку обеими ладонями, глядя на Максима с ужасом.

— Э, батенька, так дело не пойдет, — вмешался Сила Михалыч. — Крышку открыть придется. Вы же сами хотели, чего уж теперь.

— Да как так можно, без подготовки? — лихорадочно зашептал Веренский. Сейчас он особенно походил на безумного. — Мне надо собраться с духом, укрепиться, я не ждал вас сегодня, я не готов еще…

— Вася, голубчик, займись несчастным, посиди с ним на диване, попридержи, если что. Нервишки у вас, Леонид Ефимыч, ни к… тьфу!.. договоришься тут с вами.