— Ну что ж, чаю, так чаю!
Пока закипал чайник, Ника разглядывала выкрашенные водоэмульсионной краской и до середины забранные в деревянные панели стены Кабановского кабинета, кипы историй болезней, сиротливый блестящий электрический чайник, не современные быстро нагревающиеся, а еще тот, металлический с электрическим шнуром вставленным специальную фишку. Она спросила, кивая на кипы историй:
— Много работы… — вопросительная интонация поглотилась утвердительной, и Кабанов кивнул,
— Много, полторы тысячи коек. Это вам не фунт изюма.
— Да уж, — согласилась Ника. — В нашем ПНД ничего толще амбулаторных карт не бывает.
Когда чай заварился, и Виталий Васильевич разлил заварку по чашкам, себе покрепче, Нике послабее, аромат баргамота поплыл через щели в коридор. Кабанов открыл коробку дареных конфет Визит. Ника аккуратно чуть ли не ноготками взяла сыпучую конфетку. Запивая горячим чаем, стала кушать.
Кабанов обратил внимание, что ногти у нее под стать волосам покрыты черным лаком. Желая расставить точки над и, он поставил кружку и стараясь не смотреть в ее глаза, спросил:
— Ника, вот только честно, объясните, зачем я вам нужен?
Она не дрогнула, не поднимая глаз, и не ставя кружечку на стол, а наоборот держа у лица спросила негромко:
— В каком смысле?
— В самом прямом, — как можно тверже сказал Кабанов.
Ника несколько секунд прихлебывала чай, оставляя на краях чашки розовые отпечатки помады, и сказала:
— Нравитесь.
Кабанов усмехнулся.
— Разрешите не поверить. Я может и не очень хорошо разбираюсь в людях, особенно в женщинах, но я достаточно критичен к себе. — Он говорил совершенно искренне. Ему вообще очень помогал стол, то что он стоит между ним и Никой как стена, как пограничная полоса. Если б не стол, его волнение проявлялось бы ярче. Он вынужден был бы ходить или ерзать, еле еще как-то вести себя. А стол был надежной разделительной полосой. — Я не могу нравиться женщинам. Была только одна, которая честно любила меня. И я любил ее. Так что не понимаю я ваших порывов, уж извините. Тем более, что несмотря на довольно близкое знакомство, я ничего о вас не знаю.
Все время Кабановского монолога, Ника молча смотрела в чашку, кончиком ногтя водила по краю. Когда же он закончил, произнесла:
— То, что вы чересчур придирчивы к себе, очевидно. То есть мне это заметно. То, что в вашей жизни была только одна женщина, которой вы доверяли, тоже понятно. Но это не означает, что предел вами достигнут. Судьба сама освободила вас. Относительно, конечно, освободила. Да я не в претензиях. Вы мне действительно очень симпатичны, Виталий Васильевич. Скрывать мне нечего, а о себе я вам кое-что рассказывала, тогда, еще на той конференции. Помните?
Кабанов напряг память. Действительно, Ника что-то ему говорила, но рокот динамиков, переливание из пустого в порожнее докладчиками проблем современного здравоохранения, проблем ОМСа, и что-то еще… и Ника с другой стороны, что-то рассказывавшая. Нет. Он ничего не мог вспомнить, кроме того, что она разведена и детей нет. Да, точно, она говорила, что вышла замуж еще в институте, спустя несколько лет они разошлись. Но больше — ничего. Но и этого хватило, что б Кабанов ощутил угрызения совести и сменил холодность на благожелательность. Он рассеянно потер лоб и пробормотал:
— Да, действительно, что-то припоминаю, извините.
Ника допила чай, поставила чашку на блюдце.
— Виталий Васильевич, теперь вы скажите честно — что вам мешает сейчас выйти из-за стола, и поговорить со мной неофициально?
Кабанов мотнул головой:
— Ничего.
— Хорошо, а что вам мешает, поехать ко мне домой? — Виталий Васильевич бросил взгляд на настенные часы, — Ведь рабочий день уже кончился. — Действительно уже — шестой час.
— Вы знаете, Ника, честно говоря, — Кабанов, — немного поежился, но вдруг мелькнула мысль, что Преображенский сейчас слюнями бы истек рядом с такой женщиной, захотелось на мгновение, что бы Боря их увидел, — ничего не мешает.
— В таком случае — поехали.
Уходя, пока Виталий Васильевич запирал кабинет, какое-то тревожное чувство шевельнулось в сердце. Опять кофе пить? Да уж. Теперь есть кодовое слово для сексуальных отношений. Надо как-то дистанцироваться. Отчего ж Ника так настойчива? В то же время, они совершенно случайно встретились на той злосчастной конференции, будь она неладна. А почему — неладна? Оно что ему мешает? тебе, дураку больше всего мешает, то что не ты тащил даму в койку, а она тебя… А почему — мешает? Эмансипированная особа, может, с несколько феминистскими наклонностями, цельная, трезвая женщина. О чем можно еще мечтать? Замуж не просится, пока во всяком случае. К дочерям, даст Бог, претензий тоже иметь не будет. Да и я не приглашаю ее в мачехи. Как-то не вяжется она с такой ролью. А если я ее устраиваю в постельном отношении, то что ж плохого? Радуйся, дурак! Такой подарок сам в руки падает, а ты еще кочевряжишься.
Читать дальше