Людмила Белякова - Смерть на кончике пера

– Тоже занятие.

– Набестил бы, а?

– Извини, Том, завтра в работе по уши, послезавтра тоже. Не раньше четверга освобожусь.

Вечером Андрей просмотрел, что надавал ему спец по черному африканскому юмору, – к утру это должно было сложиться в лихую, изящную статью. Все рано или поздно решалось. Не решалось пока одно – как добраться до Анны К. и, главное, расколоть ее на признание.

Андрей набрал телефон монастырской канцелярии – так было обозначено на визитке с маленьким крестиком в уголке, которую дала игуменья. Мягкий женский голос ответил:

– Благослови вас Господь, слушаю.

– Сестра, я хотел бы поговорить с одной девушкой, которая сейчас находится у вас. Ее зовут Коваленко Анна. Это возможно?

– Вряд ли. Мы не знаем фамилий наших послушниц и трудниц. А имена они нам говорят такие, какие сами считают нужным. Я, во всяком случае, не знаю такой.

– Но она мне очень нужна. Она работает в вышивальной мастерской, ей лет двадцать пять…

– Нет, это не предусмотрено уставом. Монастырь есть монастырь. Люди приходят сюда, что бы избавиться от своего прошлого. Зачем же мы будем возвращать их туда, откуда они бежали?

– И что мне делать?

– Напишите письмо. У нас есть специальный почтовый ящик. Если человек увидит свое имя, захочет взять письмо и ответить – это его выбор. Не захочет – не обессудьте. А вы… кто этой девушке?

– Школьный товарищ.

«Вот, значит, как обстоят дела, – стал размышлять Андрей, положив трубку. – Там могут и не знать имен. Ну, настоятельница-то знает и куда надо сообщает – кто пришел, зачем пришел… Церковь у нас отделена от государства, но крепко слита с КГБ… Написать письмо? Взять на пушку? Вряд ли эту особу напугаешь… Томка выздоровеет, надо будет выманить эту русалку из-под коряги…»

Статейка про нигерийские проделки вышла занятная. Виктор так здорово наложил на нее лоснящиеся негритянские рожи, нашел фото российского нищего, сидящего над шапкой-ушанкой. Борода написал небольшое вступление – мол, наша газета продолжает вести собственные расследования… Андрей вставал со страниц «Крестьянской газеты» Робин Гудом на защите несчастных провинциальных лохов.

В среду номер сдали в печать, ближе к вечеру он позвонил Тамаре.

– Голос у тебя почти нормальный.

– У меня вид ненормальный – лихоманка выскочила.

– Уй, а ты мне так нужна, так нужна… Он был вполне искренен.

– Тамара, твой образ у меня вполне сложился, ты всегда в моем представлении будешь прекрасной и неповторимой.

– А по телефону ты мне не хочешь рассказать, чего ты от меня жаждешь получить?

– Рассказать-то можно, получить нельзя… Тамара прыснула.

– Знаешь, Том, если ты не увидишь того, что я насобирал, ты мне просто не поверишь.

– Ой, заинтриговал! Говори немедленно, а то я помру от любопытства!

– Как ты думаешь, как и, главное, зачем твоя знакомая Коваленко оказалась в монастыре?

– А, так это опять о ней! – разочарованно фыркнула Тамара. – Ясно – ты один из тех пошлых типов, которые шизеют от блондинок.

«Она блондинка?»

– Том, это не шутки! Боюсь, дело куда серьезнее, чем можно представить. От кого она прячется, а? Как ты думаешь?

– Если в современном монастыре можно от кого-то спрятаться, так только от самой себя.

«Вот и я о том же».

– Нет, ты припомни, что ты о ней знаешь, помозгуй… Когда ты с ней в последний раз говорила?

– Когда она материал приносила.

– А где ее, кроме монастыря, можно найти?

– У родителей… Как она от мужа ушла, к ним вернулась.

Андрей услышал, как Тамара, вероятно, прикрыв ладошкой трубку, с кем-то разговаривает.

– Да, Андрюш, я тут у матери кое-что спросила. У Аньки бабка есть – ну, редкостная сволочь. Ее, сказывают, даже менты боялись. Знаешь – из породы городских сумасшедших. Мама говорит, они детишками ходили на нее смотреть – как в бесплатный цирк.

– Чего – голая бегала?

– Почти. Раз в неделю, как по расписанию, выходила на площадь перед старым горисполкомом – недалеко от «Крестьянки»… И хоть час, хоть два могла стоять и орать, проклинать всех, особенно мужиков – это ей особенно удавалось. Покричит-покричит, успокоится и пойдет себе, раскрасневшаяся, помолодевшая. Она долго так выступала, может, лет пятнадцать – говорила, вот я так покричу, и мне хорошо становится, а вам что – жалко? Выступала она так, пока внучка у нее не родилась, Анька. Только после этого баба Катя вроде успокоилась.

– А-а… – протянул Андрей, радуясь, что сидит – иначе у него просто подкосились бы ноги, – бабку не Екатериной Васильевной звали?