Чарльз Уильямс - Место льва

Энтони как мог спокойно пересказал происшествия вечера вторника, не упустив и привидевшуюся им обоим фигуру гигантского льва. Он старался говорить легко, но в возбужденной атмосфере комнаты его рассказ прозвучал в лучшем случае каким-то мрачным мифом. Да и сам Энтони еще в середине собственного повествования заметил, что то и дело с тревогой озирается по сторонам, словно ждет появления чего-то неожиданного в давно знакомой комнате.

— А после этого, — сказал мистер Фостер, — вы слышали гром?

— Ну да, — хором подтвердили молодые люди.

Мистер Фостер махнул рукой.

— Никакой это был не гром: это был рык льва, — заявил он без тени сомнения.

Квентин, похоже, из последних сил удерживал себя в кресле. Энтони не отрываясь смотрел на посетителя.

— Что вы хотите этим сказать? — холодно спросил он.

Мистер Фостер подался вперед.

— Вы слышали о владельце дома? — спросил он. — Берринджер — очень умный человек. Не стоит судить о нем по той толпе, что толчется вокруг него. Он сделал своим призванием понимание мира Первопричин…

Энтони остановил его взмахом руки.

— Мир первопричин?

— Он считает — и я разделяю его убеждения, — веско произнес мистер Фостер, — что этот мир, и все мужчины, и все женщины созданы путем проникновения некоторых великих Первопричин в первозданную материю. У нас они носят безжизненные имена: мудрость, отвага, красота, сила и так далее, но в действительности это великие и могучие Силы. Возможно, это ангелы и архангелы, о которых говорит христианская церковь — и мисс Дамарис Тиге, — я не знаю. И когда То, что стоит за ними, собирается вдохнуть в материю новую душу, оно распоряжается ими как хочет. При особом их воздействии рождается ребенок; в этом проявляется их забота о нас. Но каковы их собственные заботы и устремления, мы не знаем. Род людской поддерживается их неусыпной заботой, она каждый раз проявляется в новой и точной пропорции. В животных их проекции выражены сильнее, эти Силы — суть архетипы животных, но нам не стоит об этом говорить. Мир, в котором они существуют, — по-настоящему реальный мир, и увидеть его очень трудно, это сопряжено с немалой опасностью. Но наш наставник утверждает, что это возможно и что мудр тот, кто считает своим земным долгом отдать этому часть себя — большую часть. Он сделал это, и я пытаюсь сделать то же, насколько это в моих силах.

— Но я этого не делал, — заметил Энтони. — И поэтому как могу я и мне подобные видеть тот мир — если, конечно, он существует?

— Люди способны на многое, но немногие это понимают, — ответил мистер Фостер. — Но не в этом сейчас дело. Этот человек, наш учитель, мог иногда проникать взглядом в тот мир. Он видел там ужасные вещи, он даже мог помочь другим увидеть это, как он иногда помогал мне. Я уже сказал, что эти силы гораздо явственнее проявляют свою природу в животных, между ними и животными есть особое притяжение. Здесь важно различать животных и силы, стоящие за ними. Но если одно из животных подпадет под могучее влияние одной отдельной Идеи — назовем это так, — особенно ощутимой за счет человеческой концентрации на ней…

Он остановился, и Энтони спросил:

— Что тогда?

— Ну, тогда, — ответил тот, — материя животного может превратиться в образ Идеи, и этот мир, вслед за этим животным, может целиком оказаться втянутым в тот другой мир. Я думаю, это и происходит.

— О! — сказал Энтони и сел. Квентин скорчился в кресле, подтянув ноги и спрятав лицо в ладонях. Прошла минута-другая, затем Энтони сказал:

— Конечно, это совершенное безумие, но если это правда, почему львица превратилась в льва?

— Потому что временная и пространственная форма может быть мужской или женской, но само бессмертное существо должно появляться перед нами в мужском обличье, если мужское соответствует его природе, — туманно ответил мистер Фостер. — Разумеется, таковым оно и будет, если предположить, что мы можем назвать льва силой, властью или чем-то подобным. Но совершенно нелепо описывать эти силы такими словами.

— Было бы здорово, — не удержался Энтони, — знать кличку любой силы, с которой можно встретиться. — Шутка не удалась. Никто не улыбнулся. Молчание становилось тягостным, и Энтони задал новый вопрос.

— А что насчет самого мистера Берринджера?

— Мы пока не можем сказать, — сказал Фостер, — что с ним случилось. Сам я думаю, что он — центр движения; каким образом, мы не понимаем. Именно через него этот мир переходит в тот. Он и его дом — центр.