Чарли Хьюстон - Мертвее не бывает

И вот я сижу на этой башне, а пес страдает там, внизу, тщетно пытаясь добраться до меня. Все отходит назад, чтобы побольше разогнаться и допрыгнуть до вершины. Да только где ему! И странно, он даже не лает и не издает ни единого звука.

Я бы не назвал себя любителем животных. Собаки, кошки, дикие животные — без разницы, мне до них всех нет никакого дела. Только я ставлю этих животных выше любого человека. Они — сама естественность. Едят, когда голодны, спят, когда устают, имеют друг друга, когда хотят, бросаются в бой ради своих друзей и убивают врагов. Поэтому навредить этому псу я не хочу. А то мог бы первым делом ударить со всего маху его по башке, и все. Однако, убраться отсюда целым и невредимым будет весьма и весьма непросто. Я вынимаю сигарету и подкуриваю ее.

Хрящ обо мне совсем не забыл, однако вместо того, чтобы разбегаться и безмолвно подпрыгивать, он принимается за то, от чего я его отвлек. Я отбрасываю сигаретный окурок и спрыгиваю на прочный на вид кусок древесины. Хрящ оборачивается на меня. Свет уличного фонаря преломляется у него в глазах и превращает их в два ярко-красных уголька. Какой взгляд! Он отворачивается и идет к стене. Не медля ни секунды, я спрыгиваю прямо на него и приземляюсь ему на спину, всячески стараясь прижать его к земле. Он извивается, корчится, выгибается и мотает башкой в разные стороны. Его челюсть щелкает в миллиметре от моего лица: он промахивается, но впивается зубами мне в плечо. Глубже и глубже. Моя рука сдавливает ему горло. Пару раз он дергает головой, разрывая мою плоть. Я еще сильнее сдавливаю ему глотку. Его начинает трясти, и он, наконец, разжимает пасть, выпуская мое плечо и судорожно пытается вздохнуть. Однако я ему не даю. Еще немного, и он отключится, но, когда я поднимаюсь, он все еще жив. И я тоже. Неплохая сделка, не правда ли?

Синяки стремительно покрывают плечо вокруг укуса, но кровь уже успела свернуться. Я поднимаю биту и направляюсь к стене дома взглянуть, чем Хрящ так заинтересовался. Это старая футболка в серовато-зеленых тонах. Только сейчас она сплошь покрыта бурыми разводами. Я хорошенько принюхиваюсь, однако не надо иметь большого ума, чтобы догадаться, кому она принадлежит. Ее владелец — Лепроси.

В самом дальнем, темном углу парка я замечаю вход в подвал. Дверь открыта. Я выпускаю из рук футболку Лепроси. Последние несколько дней просто прошли для меня под знаком экскурсий по незнакомым подвалам, так что ничего, еще один не помешает. Я покрепче сжимаю биту в руках и спускаюсь по лестнице.

Меня атакует характерный запах нефти, смешанной с грязью, что обитает во всех подвалах города. Весь подвал усеян полусгнившим тряпьем, насквозь промокшими газетами и кровью. Огромными, многочисленными лужами крови. Все в подвале буквально пропахло Лепроси. Я иду по следам крови.

Арендуемые помещения здесь, в Ист-Виллидж, уже сносились и перестраивались столько раз, что лабиринты подвалов давно утратили свой первоначальный вид. Данный подвал, ко всему прочему, выходит далеко за пределы соответствующего ему здания наверху, незаметно переходя в подвалы соседних строений. Причина этому, скорее всего, в следующем: однажды, в какой-то момент у всего этого комплекса зданий появился единый хозяин, которому вздумалось соединить принадлежащие ему подвалы в единый несуразный лабиринт. А в нем могли скрываться какие-нибудь незаконные разработки, производство наркотиков или бар с контрабандной партией алкоголя. Да все что угодно. Похоже, я здесь уже заблудился. Однако запах крови Лепроси становится все сильнее и сильнее.

Мне навстречу попадаются разного калибра двери, более менее плотно затворенные, которые я без лишних усилий открываю и попадаю в чью-либо прачечную или винный погребок. Свет от тусклой лампочки, что еще чудом уцелела, постепенно увядает. Да мне он и не нужен, чтобы понять, где лежит Лепроси, вспоротый каким-то недоброжелателем. Тем более, что я вот-вот поскользнусь и, потеряв равновесие во всей этой склизкой кровяной жиже, плюхнусь прямо в нее. Он точно где-то впереди. В этой кромешной тьме. Совсем один. Вложив биту под мышку и порывшись немного в кармане, я включаю свой фонарик. Помещение впереди меня постепенно проступает из темноты.

— Эй, придурок.

Он сидит, привязанный к какому-то полусгнившему деревянному столбу прямо посередине комнаты. Грудь его сплошь покрыта ножевыми ударами, и кровь тонкими струйками сочится прямо ему на колени. У меня непроизвольно начинают течь слюнки. Я беру биту обратно в руки и облокачиваюсь о дверной косяк.