Стивен Кинг: Исход (Том 2)

А это уже было то, что его очень беспокоило. В снах к нему приходил темный человек и с необъятной высоты простирал руки, указывая Мусорщику на страну, охваченную пламенем. Города, взрывающиеся подобно бомбам. Возделанные поля в полосах огня. Реки Чикаго, Питтсбурга, Детройта и Бирмингема, сверкающие воспламенившейся нефтяной пленкой. И еще во сне темный человек сказал ему одну очень простую вещь, которая заставила Мусорщика мчаться со всех ног: «В моей артиллерии ты займешь высокий пост. Именно такой человек мне и нужен».

Он повернулся на бок, его щеки и веки саднило от песка, гонимого ветром. Он уже начал терять надежду — да, с того момента, как с его велосипеда слетело колесо, он начал терять надежду. Казалось, что в конце концов Бог — Бог шерифов-отцеубийц, Бог Карла Йатса — оказался сильнее темного человека. И все-таки Мусорщик не терял своей веры, он ее лелеял. И наконец, так и не успев достигнуть Сиболы, в которой его ждал темный человек, он увидел ее далеко внизу, дремлющую в солнечных лучах второго дня августа.

— Сибола! — прошептал он и уснул.

Первое видение пришло к нему в Гэри, месяц назад, после того как он обжег руку. В ту ночь он заснул, уверенный в том, что умрет, ведь невозможно выжить после таких ожогов. В дебрях его больного разума назойливо пробивался напев: «Жить ради факела, умереть ради факела. Жить от него, умереть от него».

В каком-то маленьком городском парке, когда ноги его подкосились, и он упал, его рука в обгорелом рукаве откинулась в сторону, словно умерла отдельно от него. Боль была огромная, невероятная. Он и представить себе не мог, что в мире существует такая боль.

Мусорщик с ликованием перебегал от одной нефтяной цистерны к другой, заводя смазанные маслом таймерные устройства, каждое состояло из стальной трубки и возгораемой парафиновой смеси, отделенной от кислоты стальной перегородкой. Он помещал эти устройства в сливные трубки на самом верху цистерн. Когда кислота прожжет сталь, парафин загорится, и от этого цистерны взорвутся. Он намеревался добраться до западной окраины Гэри с его беспорядочным переплетением улиц, разбегающихся в направлении Чикаго либо Милуоки, еще до того, как взорвется какой-нибудь из этих городов. Он хотел насладиться этим представлением, когда весь город взовьется в огненном вихре. Но Мусорщик либо недооценил последнее устройство, либо неловко с ним обошелся. Таймер сработал, когда он только открывал гаечным ключом крышку слива. Появилась ослепительно яркая вспышка, когда горящий парафин вытек из трубы, обволакивая его левую руку пламенем. Это была совсем не та безболезненная огненная перчатка из горящей жидкости, которую можно, помахав, затушить, как большую спичку. Боль была такая сильная, словно он сунул руку в кратер вулкана.

Пронзительно крича, с прыткостью шарика лото он обежал верх нефтяной цистерны вдоль огибающих ее перил высотой до пояса. Если бы этих перил не было, он нырнул бы вбок и, подобно факелу, падающему в колодец, полетел бы, переворачиваясь в воздухе. Чистая случайность спасла ему жизнь — споткнувшись, он упал на левую руку, сбивая тем самым языки пламени.

Обезумев от боли, Мусорщик сел. Позже он будет думать, что только слепая удача — или намерения темного человека — не дали ему умереть, сгорев заживо. Большая часть парафинового запала все же не попала на него. И поэтому он был благодарен, — но это чувство благодарности пришло к нему позднее. В тот же момент он мог только кричать, перекатываясь с боку на бок и держа потрескивающую руку на отлете, в то время как кожа на ней дымилась, покрываясь трещинами и исчезая на глазах.

Глядя тускнеющим взором в небо, он вспомнил, что завел около дюжины таймерных устройств. В любое мгновение они могут сработать. Это было бы чудесно — умереть и наконец-то оказаться вне досягаемости этой нестерпимой боли; но умереть в языках пламени было бы ужасающей мукой. Кое-как он сполз вниз и заковылял прочь, пересекая замершие транспортные артерии, держа обуглившуюся левую руку на отлете.

Когда он добрался до маленького магазина в центре города, уже загорался закат. Мусорщик сел на траву между двумя теннисными кортами, пытаясь вспомнить, что делают при ожогах. Смазывают маслом — так сказала бы мать Дональда Мервина Элберта. Но это было хорошо, когда ошпаришься или когда жир со сковороды вдруг подпрыгнет слишком высоко и обдаст кожу горячими брызгами. Но он даже не мог представить, как смазать растрескавшееся черное месиво между локтем и плечом; он не мог даже прикоснуться к нему.