Стивен Кинг: Жребий Иерусалима [= Поселение Иерусалим; Иерусалимов Удел / Jerusalem's Lot]

Если бы не Кел, верю, в эту минуту, я был бы уже мертв. Он — единственный остров здравомыслия в этом океане безумия. Теперь ты узнаешь обо всем.

Для исследования нашего подвала мы взяли свечи, и их света оказалось вполне достаточно… Более чем достаточно! Келвин пытался отговорить меня, ссылаясь на мою недавнюю болезнь, говоря, что, вероятно, для начала было бы неплохо использовать отраву для крыс.

Но я оставался тверд, на что Келвин вздохнул и ответил:

— Тогда поступайте как вам угодно, мистер Бун. Вход в подвал был в полу на кухне (Кел, как он уверял меня, крепко его заколотил), и теперь мы расчистили вход с большими усилиями.

Зловонный запах, переносить который было выше человеческих сил, дохнул на нас из темноты, но запах, не похожий на тот, который мы почувствовали в покинутом городке на берегу Королевской реки. Свеча, которую я держал, осветила уходящую вниз лестницу, ведущую в темноту. Ступени были в ужасном состоянии и нуждались в ремонте; в одном месте ход сворачивал… И легко было представить, как несчастная Марселла нашла здесь свою смерть.

— Будьте осторожны, мистер Бун! — предупредил Кел. Я сказал ему, что ничего опасного тут не вижу; и мы продолжали спускаться.

Пол подвала оказался земляным, а стены из заплесневелого гранита.

Подвал не выглядел крысиным раем. Нигде не было видно крысиных гнезд: ни в старых коробках, ни в рассохшейся мебели, ни в остальном мусоре. Мы опустили свечи, очертив маленький световой круг, но все равно могли видеть очень немного. Пол полого опускаются, и ход вел дальше под нашу гостиную, под столовую и т. д., вел на запад. Туда мы и пошли. Стояла абсолютная тишина. Зловонье становилось все сильнее, и темнота вокруг нас сгущалась; словно она ревновала нас к свету, который временно сверг ее после столь многих лет неоспоримой власти.

В дальнем конце подвала гранитную стену сменило полированное дерево, которое казалось совсем черным и не отражало бликов. Здесь подвал заканчивался альковом. Мы оказались в углу и теперь нужно было куда-то повернуть, чтобы продолжать осмотр подвала. Мы так и поступили.

Казалось, словно мы постепенно погружались в зловещее прошлое, встающее перед нами.

В алькове стоял стул, а над ним, прикрепленная к балке наверху, покачивалась сгнившая веревка — кусок пеньки.

— Здесь он повесился, — прошептал Кел. — Боже! — Да… И труп его дочери лежал у его ног… Точнее, на ступенях, ведущих в подвал.

Кел замолчал и я увидел, как его глаза расширились, уставившись на что-то у меня за спиной. Потом он завопил.

Как, Бони, я могу описать зрелище, открывшееся нашим глазам? Как могу я описать тебе отвратительных обитателей наших стен?

У дальней стены что-то зашевелилось, и из темноты показалось злобное лицо — лицо с глазами из эбонита; лицо, оскалившееся в агонии. Беззубо зиял рот. Желтая, разлагающаяся рука потянулась к нам! Чудовище издало громкий, мяукающий звук и, покачиваясь, шагнуло вперед. Свет свечи коснулся его… И я увидел полуистлевшую веревку у него на шее! А у него за спиной двигался еще кто-то. Я буду видеть это во сне до самых своих последних дней: девушка с бледным, покрытым плесенью лицом красавица с трупным оскалом; девушка, чья голова вывернулась в поклоне на недопустимый для человеческой анатомии угол.

Они хотели схватить нас. Я знаю… Я знаю! Они схватить нас, затащить во тьму, хотели сделать нас своей собственностью. Я не смог бросить свечу прямо в существо, а метнул ее в стул, над которым висел обрывок веревки.

Потом все смешалось. Мое сознание помутилось. Я очнулся, как уже писал, в своей комнате. Рядом со мной сидел Кел.

Если бы я смог уйти, я бежал бы из этого дома, от его ужасов, прямо в домашних тапочках.

Но я не мог. Я — пешка в древней, темной драме. Не спрашивай, откуда я это знаю. Но я — знаю. Миссис Клорис была права, когда говорила, про зов крови. Насколько она оказалась права, когда сказала, что есть те, кто смотрят, и те, кто сторожат. Боюсь, что я разбудил силу, которая спала в том мрачном городке — Жребии Иерусалима, уже полвека. Силу, которая убила моих предков и превратила их в ужасных «Носферату» немертвых. Я пережил такой страх, Бонн! Я видел всего лишь малую часть. Если бы я знал… Если бы я знал все!

Постскриптум.

… И, конечно, я пишу это только для себя. Мы отрезаны от Причер Корнерс. Не осмелюсь отнести свой горячечный бред на почту, да и Келвин не оставит меня. Вероятно, если Бог смилостивится, это письмо достигнет тебя каким-нибудь способом… Чарльз.