Стивен Кинг - Иерусалим обреченный [= Жребий; Салимов удел; Судьба Салема; Судьба Иерусалима / Salem's Lot]

— Первое. Бумаги надо проверить.

— Разумеется.

— Второе. Если здесь кроется что-то незаконное, я не хочу знать об этом. Я имею в виду…

При этих словах Стрэйкер откинул голову и издал предельно холодный и бесчувственный смешок.

— Я сказал что-нибудь забавное? — осведомился Ларри без следа улыбки.

— О… а… конечно, нет, мистер Кроккет. Вы должны меня простить. Ваше замечание позабавило меня по не относящимся к вам причинам. Что вы хотели добавить?

— Насчет ремонта. Я не стану поставлять вам ничего, что сделает меня козлом отпущения. Если вы собираетесь производить там ЛСД или взрывчатку для хиппи — обустраивайтесь сами.

— Согласен, — улыбка ушла с лица Стрэйкера. — Мы сговорились?

Ларри сказал, испытывая странную нерешительность:

— Если бумаги в порядке, думаю, да.

Бумаги были в порядке. Компания, владеющая землей, предназначенной под Портлендский торговый центр, оказалась дутой и не доставила хлопот. Стрэйкер пришел еще в пятницу (в первый раз он приходил в понедельник), и Ларри подписал договор. Подписал с сильным привкусом сомнения в горле. Впервые он пренебрег правилом, которому до сих пор неукоснительно следовал: не гадь, где кормишься. И, несмотря на неимоверную прибыль, когда Стрэйкер прятал договор в свою папку, он почувствовал, что целиком отдал себя во власть этого человека и его отсутствующего партнера мистера Барлоу.

Но август прошел, лето соскользнуло в осень, осень в зиму, и он ощутил облегчение. К весне он и вовсе сумел забыть, каким образом получил бумаги, хранящиеся в сейфе Портлендского банка.

И тут начались события.

Этот писатель, Мерс, интересовался Марстен Хаузом и так странно смотрел на Ларри.

Вчера пришло письмо и посылка от Стрэйкера. В сущности, это была записка, а не письмо.

«Будьте добры, распорядитесь повесить прилагаемую табличку в окне магазина.

Табличка оказалась скромнее многих ей подобных:

«Откроется через неделю. Барлоу и Стрэйкер.

Изящная мебель. Отборный антиквариат».

А теперь эта машина у дверей Марстен Хауза. Он все еще смотрел на нее, когда услышал над ухом:

— Заснул, Ларри?

Он подскочил и оглянулся. Рядом стоял Перкинс Джиллеспи, зажигающий «Пэлл-Мэлл».

— Нет, — нервно рассмеялся Ларри. — Только задумался.

Перкинс посмотрел на Марстен Хауз, где сверкали на солнце хром и сталь дверей, потом — на старую прачечную с новой вывеской в окне.

— И не ты один, пожалуй. Всегда славно заполучить в город новых людей. Ты ведь с ними встречался, верно?

— С одним. В прошлом году.

— Мистер Барлоу или мистер Стрэйкер?

— Стрэйкер.

— Ничего человек?

— Трудно сказать, — отозвался Ларри и почувствовал желание облизнуть губы. Но не стал их облизывать. — Мы говорили только о деле. Кажется, с ним все о’кей.

— Хорошо. Это хорошо. Пошли. Я прогуляюсь с тобой до Замечательного.

Когда они переходили улицу, Лоуренс Кроккет думал о сделках с дьяволом.

Сьюзен Нортон вошла в Салон Барбары, улыбаясь Бебс Гриффин — старшей сестре Хола и Джека.

— Слава Богу, ты смогла принять меня так скоро.

— Без проблем среди недели, — сказала Бебс, включая фен. — Кошмар, как душно. Вечером будет гроза.

Сьюзен взглянула на незапятнанное голубое небо.

— Ты думаешь?

— Да. Что ты хочешь, завивку?

— Конечно, — отозвалась Сьюзен, думая о Бене Мерсе, — да такую, как будто я никогда не бывала в нашем городе.

— Да, — вздохнула Бебс, опуская на нее колпак, — все так говорят.

Вздох отдавал фруктовой резинкой. Бебс спросила Сьюзен, знает ли та, что кто-то открыл новую мебельную лавку в Городской Лохани — дорогое, похоже, заведение, — и хорошо бы там нашлась лампа под ее пару бра и, не правда ли, мысль уйти из дому и перебраться в город была самая удачная мысль в ее жизни, и, не правда ли, что чудесное лето в этом году. Досадно, что кончается.

Бонни Сойер лежала на большой двуспальной кровати в своем доме на Дип Кат-роуд. Это был не дрянной трейлер, а настоящий дом, с фундаментом и подвалом. Ее муж Рэг, автомеханик, хорошо зарабатывал.

На ней ничего не было, кроме тонких голубых трусиков, и она нетерпеливо поглядывала на часы. Две минуты четвертого — где он?

Входная дверь чуть-чуть приоткрылась, и заглянул Кори Брайант.

— Все о’кей? — шепнул он. Кори было только двадцать два года, и эта связь с замужней женщиной, да еще такой сногсшибательной, как Бонни Сойер — «Мисс Кэмберленд-1973», — делала его робким, нервным и грубым сразу.