Стивен Кинг - Иерусалим обреченный [= Жребий; Салимов удел; Судьба Салема; Судьба Иерусалима / Salem's Lot]

— БЕГИ!

Марк медленно выпрямился. Он повернулся и посмотрел на Барлоу.

— Скоро, дружок, — пропел Барлоу, — очень скоро ты и я…

Марк плюнул ему в лицо.

В глазах Барлоу внезапно сверкнул гнев, граничащий с безумием.

— Ты плюнул на меня, — прошептал он. Его тело задрожало, и он, как сомнабула, сделал шаг вперед.

— Назад! — выкрикнул Кэллахен, бросаясь ему наперерез.

Барлоу застонал и закрыл лицо руками.

— Я убью тебя! — прошептал Марк и выскочил из дома.

Барлоу, казалось, сразу же стал выше. Его глаза метнули молнии в сторону двери.

— Сейчас тебя настигнет чаша твоя, безумец…

— Я священнослужитель! — напомнил ему Кэллахен.

Барлоу зарычал:

— Священнослужитель!

Мерзкое для него слово словно льдом сковало горло, и вампир осекся.

Кэллахен стоял неподвижно. Почему он ничего не делает? Почему не читает молитву, не осеняет нечистую силу крестом? Почему…

И вдруг он увидел: сияние креста начало медленно угасать.

Он расширенными глазами смотрел на крест. И тут заметил, что к нему подходит Барлоу.

— Отойди! — вне себя завопил Кэллахен, отступая на шаг. — Я приказываю тебе во имя Господа!

Барлоу рассмеялся.

Крест светился уже совсем тускло. Вокруг лица вампира вновь сгустились тени. Крест задрожал в руках Кэллахена, и, вспыхнув в последний раз, — погас. Теперь это был всего лишь бесполезный кусочек металла.

Барлоу протянул руку и выхватил крест. Кэллахен беспомощно вскрикнул, этот крик, казалось, эхом отозвался в его душе. Он увидел, что Барлоу швырнул крест на пол и топчет его каблуком.

— Будь ты проклят! — закричал Кэллахен.

— Слишком поздно для того, чтобы устраивать мелодраму, — сказал из темноты Барлоу. В его голосе звучало нечто, напоминающее сожаление. — Теперь в этом нет необходимости. Ты забыл доктрины собственной церкви, разве не так? Крест… вино и хлеб… причастие… только символы. Крест — это ведь всего лишь кусок дерева, хлеб — это пшеница, вино — гнилой виноград. Если бы ты не согласился убрать крест, следующей ночью ты победил бы меня. Во всяком случае, это могло случиться. Я давно не мог встретить в реальном мире достойного противника! Мальчишка стоит десяти таких, как ты!

И он положил на плечи Кэллахена тяжелые руки.

— Теперь ты причастишься тела моего. Ты не получишь бессмертия. Останется только голод и потребность служить Господину. Я намерен извлечь из тебя пользу. Я пошлю тебя в стан твоих друзей. Ведь в этом все еще есть необходимость? Им будет нужен такой вождь, как ты. И мальчишка расскажет о твоем героизме… Вот твое истинное назначение, лжесвященнослужитель!

Кэллахен вспомнил слова Мэтта: «Некоторые вещи хуже, чем смерть».

Он попытался бороться, но руки, державшие его, были сильнее. Они скользили по его шее.

— Приди же, лжесвященник! Вкуси истинной религии! Вкуси тела моего!

Поняв, что сейчас произойдет, Кэллахен в ужасе содрогнулся:

— Нет! Не надо… не надо…

Но руки были неумолимы. Его голову клонило вперед, вперед…

— Давай же, поп! — прошептал Барлоу.

И Кэллахен почувствовал, что его губы касаются пульсирующей жилки на шее вампира. Он задержал дыхание, пытаясь увернуться, но тут жилка лопнула и он почувствовал привкус крови.

И наконец он сделал глоток.

Анна Нортон вышла из машины, не заперев ее, и пошла вдоль принадлежавшей больнице автостоянки. Тучи наползли на звезды, и скоро должен был пойти дождь. Но Анна не обращала на это внимания, сосредоточенно глядя перед собой.

Она очень отличалась теперь от той Анны, с которой когда-то познакомила Бена Мерса Сьюзен. Если прежняя Анна очень заботилась о своей внешности, то нынешняя скорее напоминала нищенку в матерчатых туфлях на босу ногу.

В свое время она предупреждала Сьюзен, что не доверяет этому Мерсу и его друзьям. Она всегда знала, что им нельзя доверять. Он сказал ей это.

Весь день она, полубольная, спала, и у нее не было сил подняться с постели. Но потом во сне к ней пришел Он. Его глаза… они гипнотизировали ее своим красным светом. Когда на тебя смотрят такими глазами, невозможно отвести взгляд… да и не хочется.

Он рассказал ей все: и что она должна сделать, и как она потом окажется со своей дочерью и многими другими… и с ним.

В кармане у нее лежал револьвер 38-го калибра, принадлежавший мужу.

Она вошла в приемный покой больницы. Если кто-нибудь сейчас попытается остановить ее, она сметет его на своем пути. Не выстрелом, нет! Ни один выстрел не должен прозвучать, покуда она не окажется в палате Берка. Так приказал он. Если они попытаются остановить ее и если помешают сделать то, что она должна сделать, он не придет к ней ночью и не поцелует ее.